Дана открывала лари, ларцы и ларчики. Множество сорочек, простых и нарядных цветных, поневы, все беровских цветов, праздничные платья-навершия, из узорной браной ткани[69] и вышитые, платки, пояса, несколько плащей и две шубки, лисья и кунья, множество поясов, из них один золототканый; сапожки и черевички; разноцветные бусы, перстни и обручья, несколько кокошников, один шитый жемчугом, остальные — бисером и стеклянными бусинами, и в дополнение убора — множество лент и тончайшая полупрозрачная фата[70]. Все это женское богатство явно было собрано руками мужскими: даритель щедро наполнял сундуки хорошими и дорогими вещами, не особенно заботясь, как будут они сочетаться друг с другом. На глаза наворачивались слезы. Он! Князь! Сам! А она…
Незаметно свечерелось. Девка-холопка позвала новую госпожу ужинать. Хлебая густые наваристые щи, Данька ловила себя на мысли, что так и норовит вскочить подавать-убирать. И пыталась убедить себя, что все сложилось не так уж и плохо. Даже хорошо. Редко кому улыбнется такая удача. Не надо мечтать о несбыточном. И так куда уж лучше! Сейчас поест, встанет и пойдет по своим делам, а посуду мыть не будет. Вот так!
Трепетал огонек на догорающей лучине. Дана, сидя у окна, расчесывала на ночь косу, и негромко напевала. И отчего-то она совсем не удивилась, когда в дверь тихо постучали. И еще меньше удивилась, когда, приотворив, увидела Ростислава.
— Данюша, впустишь меня?
Лучина, вспыхнув в последний раз, погасла. Дана распахнула дверь.
* * *
Три дня, три счастливых дня, как в песне… как во многих песнях. Три дня провели вместе Дана и Ростислав, и это время думали только друг о друге и не могли насытиться друг другом. Затем князь уехал. Он не мог позволить себе надолго оставить город.
Скрыть случившееся Ростиславу не удалось, да он и не старался. Любава обо всем догадалась сразу и, не откладывая дела, едва осталась наедине с мужем, прямо спросила:
— Ответь, у тебя есть другая хоть[71]?
— Есть, — так же прямо ответил Ростислав, пытливо глядя на жену. — А ты этим не довольна?
Любава смешалась. Совсем не такого разговора она ожидала.
— Если так, то это весьма странно, — продолжал Ростислав с деланной невозмутимостью. — Поскольку, насколько мне известно, ты сама приложила к этому все усилия. Или я ошибаюсь?
— Не ошибаешься, — отмерла наконец Любава. Запираться смысла не было. — Думаешь, ладо, мне это было так легко? Я ведь тебя люблю… Ради Белоозера, ради земли нашей решилась я на то, что разрывает мне сердце! Только в глубине души, глупая, надеялась, что ты меня любишь и не поддашься.
