Француз не заметил нити. Он продолжал плавно, медленно поворачиваться и встряхивать концами талита.
— Нехама, дочь Брахи; Владимир, сын Авраама; Хая, дочь Ривки…
Пришло время вернуться в себя, встать, подойти к биме и назвать имена своих больных: Масуда, дочь Фархи; Маклуф, сын Моше; Дора, дочь Ольги, — но молящиеся продолжали раскачиваться, глядя в книжки, кто-то опустил голову на руку, кто-то беспорядочно двигался по свободному от стульев пространству в центре синагоги. Двое ребят рядом с Ави тихо разговаривали, но их сонная, монотонная речь не мешала Мише читать имена, многие из которых звучали уже привычно, потому что их читали из Субботы в Субботу, имена хронически больных матерей и отцов.
— Людмила, дочь Ольги; Виктор, сын Моше; Исраэль, сын Доры…
Француз встрепенулся, прошептал Мише на ухо, тот громко повторил:
— Колет, дочь Фортуны…
Малиновая нитка как будто исчезла, но тут же Ави увидел, как на нее налетел подошедший к Мише Борис.
Борис невольно дрыгнул ногой, нитка натянулась, попала в луч.
— Роза, дочь Черны; Лариса, дочь Розы…
За Борисом на нитку налетел Коган, за ним другие. Миша повторял:
— Дорит, дочь Гиты; Хава, дочь Шалвы; Ханан, сын Эльзы…
Назвавшие имена отходили от бимы, но не садились. Они делали слабые, странные движения, как будто поправляя новые брюки и пиджаки.
— Шимон, сын Рафаэля; Виктор, сын Сасона; Рухама, дочь Шиндл. — И все, иссякли на сегодня имена.
Стукнула, открываясь, тяжелая Книга Пророков, встал со своего места франт Мошковский, наш лучший чтец, а Ави все сидел, завороженный, в своем углу, не в силах встать и не зная, как дать знать молящимся, что все они запутались в малиновой нитке, которую видит только он один.
«Если Мошковский тоже запутается, — решил он, — встану и скажу».
Но как только Мошковский налетел на нитку, с другого конца синагоги раздался протяжный крик:
— Бог не с вами! Бог сказал: «Молитвы вашей не принимаю я! Жертвы ваши противны мне! Благовония ваши — смрадный чад!»
Ави привстал и увидел, что кричит незнакомый ему (у Ави не было памяти на лица) чернобородый мужчина в непрозрачных очках, с разгневанной, довольно интеллигентной физиономией:
— Сироту и бедняка обижаете вы! Долю священника съедаете!
— Ну! — густо рыкнул Мошковский, налетев на нить, и не глядя разорвал ее и отбросил в воздух.
Нить упала на пол, и сразу стало видно, откуда она: из закладки, из малиновой закладки массивной Гемары. И все запутавшиеся, заметив нить, стали рвать ее, стряхивать с пиджаков, стаптывать с ботинок, при этом наседая и крича на чернобородого, который скоро оказался около бимы, и вытесняя его из синагоги.
