Он брел домой.
— Чек! — кричала Мазаль, разводя руками и наступая на мужа. — Чек!
Дани шел в промзону, но почти все хозяева уже пробовали и больше не хотели брать в разнорабочие этого средних лет пророка в тяжелых очках, с лысинкой и длинной черной бородой.
— Хозяин, — говорил, бывало, пророк, внезапно распахивая дверь конторки, — поставь в цеху батареи, у монтажниц же руки синие от холода!
— Ты уволен! — с неожиданным для себя бешенством отвечал хозяин. — Иди домой!
— Угнетают они вдову и сироту, грабят бедного и унижают слабого, — скандировал Дани. — Жертв их не принимаю я, и для молитвы их закрыто ухо мое!
— Абед, Халиль! — разносился по цеху микрофонный крик хозяина.
Братья Абед и Халиль, крупные мужчины, вставали между хозяином и пророком.
— Приезжал точильщик? — спрашивал их хозяин и смотрел в окно на Дани, который брел домой, мотая пакетом с двумя несъеденными кусками хлеба.
Вечером хозяин записывал в блокноте на кремовой бумаге верже: «Духи хороши только на чистое тело, а религия — на здоровую голову».
Теперь только маленький водопроводчик с большими усами берет Дани на работу. Водопроводчик не обращает на Данины речи никакого внимания. Это и спасительно, и страшно обидно.
Девять двадцать. Водопроводчика нет. Мудрецы запретили нам красть у ближнего минуту времени, а он уже украл у меня восемьдесят минут! Мы все платим за их неправду. Я поденный рабочий, значит, меня можно месяц не вызывать к Торе?!
С воем подъезжает фургон, но это не водопроводчик, это алюминщик. Собака радостно прыгает на него. Алюминщик открывает дверь склада, отвязывает собаку от ручки и ведет ее, вернее, она тащит его в темную прохладу.
Дани уже не ждет ни водопроводчика, ни чека. Он ждет Учителя Справедливости. Он ждет пророка, вождя в борьбе за правду. Сам он не вождь. Он пойдет за любым, кто позовет. Учитель Справедливости придет из пустыни, пройдет через пустыню от желтых утесов над Содомскими гостиницами. Он придет из тех мест, где две тысячи лет назад написали: «Учение истинно, пока не пришел Учитель Справедливости».
А может быть, он уже здесь?
Он уже здесь.
— Зельда, дочь Беллы; Эфраим, сын Гиты; Рита, дочь Розы… — Голос Миши, отрывисто читавший по длинной записке имена, вытолкнул Ави из состояния, в которое впадают евреи в Субботу, после первой половины долгой утренней молитвы, когда кантор начинает читать записки с именами больных и просьбами об их исцелении.
Ави сидел в углу синагоги, у книжного шкафа, там, где из коридора вытекал свет. Поэтому он сразу увидел нить. Мимо него, плавно кружась, спланировала окутанная белым талитом фигура Француза, качнулась к шкафу, отпрянула — и тонкая малиновая нить, мелькнув в луче, потянулась за ней.
