Восемь тридцать. По левую руку от Дани стояло рыжее ведро. В ведре лежали плитки. По правую покоился ящик с пустыми бутылками. От бутылок пахло кислым вином. Почти у Даниных ног непонятным образом рос из щели в бетоне короткий пышный куст каперса. Это был куст укора всем нам, страдающим от жары. По его сочным фиолетовым веткам и зеленым свежим листьям в форме сечения луковиц можно было подумать, что растет он на черноземе у источника или щелевые гномы поливают и кормят его.
Но Дани не видел ни пушистых цветов каперса, ни облизывающейся собаки, ни пары воробьев, радостно, крыло в крыло летящих клевать собачье дерьмо. Перед ним, как и учили, был коридор. Мир — это узкий коридор, ведущий в сияющий замок. Коридор, в котором постоянно кричат, дерутся и путаются под ногами дети. Дети не давали покоя даже в синагоге. Маленькая девочка с блестящей мазью на лбу вбегала в синагогу с криком: «Мама! Я потеряла маму!» — девочка затихала, прижавшись к отцовскому колену, но тут влетали двое мальчиков, один пинал другого, валил на пол и с криком: «Смотрите, какая тряпка!» — начинал таскать по полу за ногу. Этих приходилось, бросив молитву, выгонять. Двоих же старших, которым уже полагалось молиться, а они вместо этого играли в футбол и гоняли кошек, надо было ловить и учить. Самый старший, по еврейским понятиям, уже взрослый сын, со смеющимися глазами и торчащими вперед, отчего его рот напоминал рваный ботинок, зубами, охотно помогал ловить и учить младших братьев, но сам больше гонял кошек или орал соседу, всегда сидевшему на балконе третьего этажа в длинных черных трусах: «Владимир! Что такое „хуй“?» — всегда получая один и тот же скучнейший ответ: «То, что у тебя между ногами». Приходилось, бросая молитву, ловить и, помня о вреде гнева, учить его самого. Попав под отцовскую длань, старший, как многие неунывающие люди, вопил на весь город.
Еще их надо было кормить. Говорят «кормить семью», как будто не надо кормить самого себя. Когда-то Дани помогал брату, державшему ресторан. Двенадцать лет назад брат вместе с рестораном переехал в Лос-Анджелес. Иногда по почте в длинном узком конверте приходит чек. Когда Мазаль, Данина жена, хочет поговорить с мужем о деньгах, она произносит всего одно слово: «Чек». Произнесенное хриплым, ликующим голосом слово это означает: «Деньги от брата пришли! Живем!» Если дети просят Мазаль купить мороженое, кроссовки или мяч, а из Америки уже месяц как ничего нет, она говорит только: «Чек!» — и разводит руками. Когда же это состояние продолжается до десятого — пятнадцатого числа, жена садится за стол напротив Дани, читающего книгу. Это бывает часов в десять утра, когда детей уже нет дома. Дани хорошо знает, что сейчас жена страшно ударит ладонью по столу и прорычит: «Чек!» — а он будет еще цепляться за книгу, косясь на жену исподлобья, водить пальцем по строчкам, но скоро встанет, пойдет на кухню, положит в полиэтиленовый пакет два куска хлеба и отправится в промзону.
