Час спустя она нашла нож -- старый заржавленный кухонный нож с узким от многих заточек лезвием.
Смерклось. Вокруг зажигались окна, и мягкий желтый свет их, наполненный уютом и покоем, бедная Римма воспринимала не иначе, как издевательство. Прочь, прочь от этих окон, и вот она уже почти бежала, стараясь сворачивать в переулки поглуше и потемнее, лишь бы не видеть эти окна, каждое из которых являло для нее символ домашнего счастья -- пусть даже хрупкого, эфемерного... Всю правую сторону очередного проулка занимал высокий забор какого-то завода -- давно уже мертвого, понятно, и тем большим был удар, когда она увидела, что проходная светится все тем же уютным светом... Этого не могло быть -- все знали, что заводы мертвы, -- но это было... Завыв, Римма бросилась на дверь проходной, заколотила кулаками по ней, крича при этом какие-то проклятия...
Никита задержался "на работе" -- сам толком не зная, почему. Эта переработка была столь же бессмысленна, как и вся его работа... В шесть часов Профессор, Садовник, Кассандра, Слесарь и Повариха ушли к себе -готовиться к традиционным вечерним посиделкам, а Никита задержался. Он молча смотрел в окно, а в окне толком и не разглядеть ничего -- лишь струи дождя, и за ними -- какие-то мутные, неясные тени... Деревья, наверное. Он долго смотрел на них, силясь угадать, когда тени шевелятся -- ветер деревья качает, или кто вдруг мимо прошел, -- а когда ему просто померещилось. Так просидел он что-то около трех часов. Стало уже совсем темно, и он, спохватившись, собрался уж закрыть дверь и уйти -- пора было начинать вечеринку с чаем и пластинками. И тут кто-то забарабанил в дверь. Да так яростно, что Никита, не колеблясь, взял ружье, взвел затвор... Открыл.
На пороге стоял мальчик, промокший насквозь... Нет, это была девушка, но тоненькая такая, точно тростинка...
-- Спаси меня! -- крикнула она.
-- От... от кого? От чего? -- не понял Никита.
-- Спаси!
-- Э-э-э...
-- Спаси, или... или умри! -- она выхватила из-за пояса нож, кинулась было на него, но тут же отпрянула.
Римма отпрянула от этого сторожа не потому, что в руках у него было ружье. И не потому, что она узнала его -- это не так, и узнавание пришло много, много позже. Просто он ей улыбнулся. И это была не хитрая или хищная, циничная такая, или наигранная улыбка, какие часто натягивают на лица люди в наше время. Нет, его улыбка была искренней и доброй. Так умеют улыбаться только дети, святые и сумасшедшие.
