Виниловый теремок | страница 24
-- Просто я очень люблю смородину, -- чуть смущенно ответила Кассандра. -- И, чтобы закрыть тему, тоже прочту стихи.
О, боже мой, как затекают ноги!
Нас гонит смерть -- вперед, вперед, вперед!
И мы бежим покорно по дороге,
И смерть придет к тому, кто упадет.
О боже, руки тоже затекают,
Несут они изрядно тяжкий груз,
И все от смерти резво убегают,
И каждый несогласен, что он -- трус.
Но все надежды наши, впрочем, ложны,
И та дорога мчится в никуда.
Ведь убежать от смерти невозможно,
И не избегнуть Страшного Суда.
Пусть солнце лик свой к горизонту клонит,
Мы все бежим, и смерть вперед нас гонит.
-- Боже, какая прелесть! -- всплеснул руками Ермолай Михайлович. -Касенька, радость моя, скажите, неужели это ваши стихи?
-- Да, -- опустила глаза Кассандра, -- написаны примерно тогда же, что и ваши. Время тогда было такое, располагающее к подобным раздумьям.
-- Зато сейчас все довольно безмятежно... -- улыбнулся профессор.
-- А о чем тужить, когда находишься на самом дне, и единственная проблема -- это добыть немного еды, чтобы выжить? -- спросила Кассандра.
-- Да, тужить, пожалуй, не о чем, -- согласился бывший Хозяин-Осьминог, а ныне Бродяга-Садовник Ермолай Михайлович. Тут настала ночь, и все разошлись почивать.
10. Спаси меня, или умри!
Третий день Римма жила в парке. Дом-таки снесли, причем в тот момент, когда она гуляла по Заречью, запасаясь впечатлениями для снов. Кое-какая одежда, полотенце -- что там, все Риммины вещи остались там, и теперь они были безвозвратно погребены под тоннами "строительного мусора", хотя какое уж тут строительство, когда одно сплошное разрушение? В парке жить было страшно и неуютно. Деньги стремительно заканчивались. Под вечер по аллеям шатались такие кошмарные личности, что она почти все время отсиживалась в кустах. Иногда ее выгоняли оттуда шлюхи, которым негде было продать себя по сходной цене. Конечно, жить так было нельзя. Окончательное осознание пришло сегодня, когда зарядил бесконечный холодный ливень, а спрятаться от него было некуда. Отчаяние овладело Риммой. Сперва она ходила взад-вперед по парку, думая, что делать, как жить дальше. К Энрике идти было бесполезно -однажды она уже намекала ему, что жить-то ей, в общем, негде, он ответил недвусмысленным отказом. Потом она покинула парк и побрела по улицам. Плакала, не переставая; некстати вспомнилась вся ее жизнь -- корявая, хромая, безумная. Жить тут же расхотелось окончательно. Так, рыдая, Римма перемещалась по мокрому городу. Замерзла, и очень хотелось есть. Зашла было в столовую, но обнаружила, что потеряла почти все деньги, -- осталась какая-то мелочь, на которую разве что коробок спичек купишь. Она снова вышла под дождь.