Одна домашняя кошка перестала есть, когда ее хозяйка попала в больницу, и никто ее не ласкал. У них были свои ласки. Легкое похлопывание и подергивание усов. Любовь. Всемирная. Неповторимая. Кажется, за нее можно умереть. Может быть, это и есть счастье. Другая кошка потерялась. Ее хозяева переехали, а она их нашла. Через три года. Это не случайность.
— Я пойду… Извините, что напугал вас… Я не хотел тебя убивать, просто мне надо было тебя увидеть.
— Не забудь свой нож.
— Это не мой. Я нашел его здесь.
— Здесь?! У нас не было такого ножа.
— Был, вон там. У раковины.
— Не смотри на меня! Я не ношу ножи в нерабочее время, Лили!
— Ладно. Я пойду.
— Если хочешь, оставайся обедать…
— Зафир?
— Я приготовлю что-нибудь вкусное.
— А можно?
— Ну раз он тебя приглашает…
— А ты, Лили?
— Ты мне не мешаешь. Оставайся.
— Я пойду переоденусь. И сразу вернусь.
И дверь липко затворилась за спиной Матвея. Истеричность еще не отлепилась от кухни.
— Ты зачем его пригласил?
— Он одинок. Наверное, ему очень тяжело.
— Но он ведь убийца?
— Ну, вы ведь тоже убили Венеру…
— Зачем ты пригласил его? Если тебе нравятся мужчины, скажи мне сейчас!
— Мне не нравятся мужчины.
— Ты, случаем, не бисексуал?
— Не думаю.
— Ну и ну! Если что-то есть, скажи сейчас!
— Ты перенервничала. Я просто пригласил на обед человека.
— Который вошел с ножом в мою спальню.
— Потому что ему было страшно.
— Чей это нож?
— Не знаю.
— Почему Уси уехала именно сейчас?
В Швейцарии, в городке Шпиц, в пансионе госпожи Джованни Кунц Фанни начала кашлять кровью. Она закашлялась, не могла остановиться минут пять и выплюнула маленький розовый кусочек.
— Думаю, нам пора возвращаться…
Уси смотрела на кусок человеческой плоти и молчала. В комнате запахло чем-то нежным и сладким.
— Это то, что я думаю?
— А что другое еще может быть?
— Может, это — еда…
— Да может быть все что угодно. Я хочу уехать. Хочу умереть дома.
— Ты не умрешь.
— С Божьей помощью. Я больше не боюсь.
По главной улице Шпица двигался катафалк, запряженный четверкой черных лошадей. За ним шли печальные люди, духовой оркестр, священник, мальчик с крестом… «Я не буду писать никаких стихов… У меня нет стихов. Все вокруг ложь и измена. Я даже себе лгу. Я верю. Мне страшно. Уеду — никто даже и не заметит. Останусь одна. Буду жить на улице. Аллах всемогущ. Наверное, я это заслужила… Мама хотела мной гордиться. Мне так хочется сделать что-нибудь особенное. Здесь люди тоже умирают. Надо сказать Лили, чтобы не трогали мое лицо, когда умру. Чтобы быть естественной на смертном одре. Надо сходить на могилу к маме… Надо… У меня осталось не так много дел…»
