* * *
После нашего взаимного решения мы с Андреем и Гоги сели в трамвай и поехали к тёте Вале, не забыв перед этим купить бутылку водки, так как без неё, как сказал Гоги, лучше к ней не приходить. Мы подъехали в один не очень привлекательный район, который находился возле железнодорожного вокзала Brussels Midi. Весь район был густо населён беженцами и переселенцами из стран Арабского мира. Атмосфера в воздухе веяла неприятная, скованная, тяжёлая. Дома и дороги вокруг были разбитые и изношенные. По улицам ходили мужчины в длинных одеждах типа кафтан, а также женщины, покрытые паранджой. Пока мы шли, я смотрел на агитационные плакаты, которые висели на каждом столбе, вероятно, перед местными выборами. На плакатах были фотографии таких же выходцев из стран Ближнего Востока. Ну всё… хана Европе! Если уж эти, со своими традициями, религией и жизненными устоями (не европейскими) придут к власти, то ничего Хорошего, Свободного, Светлого и Созидательного уж точно не будет сделано. Мы подошли к отелю, который находился в пяти минутах ходьбы от трамвайной остановки. Зайдя в отель не первой свежести, мы поднялись на второй этаж и постучали в дверь. Никто не открывал; постучали ещё и ещё раз. Гоги сказал, что она скорей всего пьяная спит, надо продолжать стучать. Через несколько минут дверь открылась и мы зашли в тёмную душную комнату, наполненную запахом перегара, сигаретного дыма и сырого лука, который лежал разрезанный пополам на тумбочке возле кровати. Я подошёл, открыл шторы и распахнул окно. Обернувшись, увидел перед собой старую озлобленную женщину (лет пятидесяти), но из-за её внешнего вида она выглядела гораздо старше: морщинистое угнетённое лицо, седые распущенные волосы, висевшие на плечах, покрывая старомодный, коричневый, пуховый платок, чёрная кофта и длинная чёрная юбка. Она посмотрела на меня недобрым взглядом и сказала:
— Можно было не открывать окно. Ну да ладно.
Я хотел было сразу возразить, что, мол, здесь дышать невозможно. Но не стал. На полу лежали пустые бутылки и окурки сигарет. Вся картина была на лицо. Определённо по ней сразу можно было сказать, что никакого горя у неё нет, она была простой алкоголичкой, разыгрывающей спектакль любви к своему единственному сыну, а остальные, или не замечая этого, или делая вид, что ей верят, пытались на ней только поживиться. Она была озлоблена абсолютно на всех по отдельности и на весь мир в целом. Гоги вёл с ней беседу, как самый старший, сразу же предложив ей выпить — тётя Валя, к слову, не отказалась. Андрей ничего не говорил, просто стоял и смотрел в окно. Рассказав ей всё, что мы и планировали, она задумалась и начала ходить по комнате взад и вперёд, при этом причитая:
