У моей жены родился сын.
В ореоле тряпок и пеленок,
появился в доме вдруг ребенок,
толстый, краснощекий Валентин.
Был мой дом безоблачен и тих,
терпки дни, часы работы долги,
две кровати для меня и Ольги,
стул и стол для вымыслов моих.
Вот и все… покой и благодать;
и когда меня брала усталость,
тишина ничем не нарушалась,
и спокойно мог я отдыхать.
А сейчас, едва только начну
воплощать мечту стихом, иль прозой, —
детский крик вздымается угрозой,
беспокоящей мою струну.
Я сперва расстроен был и зол,
уходил на целый день из дому;
но ни у друзей, ни у знакомых
я покоя все-же не нашел.
Это тельце весом в пять кило,
куцое, нелепое, смешное, —
невзирая на нужду в покое —
все-таки домой меня влекло.
Год прошел и я почти привык;
детский крик мне больше не мешает,
а — представьте — даже помогает,
даже вдохновляет детский крик.
То слезясь, то хохотом звеня…
…Толстый сын мой, мука и отрада,
для меня ты — целая баллада,
целая поэма — для меня.
Так звени-ж, волнуйся и расти,
год за годом, — как строка за строчкой,
и ни многоточием, ни точкой,
не задерживайся на пути!
