Тут же однако возник некий регламент, по которому пытки подразделялись на «допустимые» и «недопустимые». Самое простое условие, которому удовлетворяли «допустимые» пытки, — конечности не ломать и не наносить ран («церковь не должна пятнать себя кровью»), в результате которых арестант может истечь кровью и умереть. Тем не менее при допросах с пристрастием без ран не обходилось, но серьезных кровопотерь и в самом деле по возможности избегали (хотя не все и не всегда). Иногда рану, дабы крови было меньше, прижигали. Это вряд ли помогало допрашиваемому сохранить здоровье, но формальность была соблюдена.
Во время пытки всегда присутствовал врач, который следил за состоянием арестанта и должен был остановить палача, если возникала опасность смерти. Но случалось, что врач опаздывал со своим вмешательством, и несчастный умирал. Это, кстати сказать, в инквизиции не приветствовалось, ибо считалось, что еретик слишком легко отделался, поскольку избежал суда при жизни.
Чем еще папы ограничивали пытки? Например, в 1311–1312 годах Вселенский собор во Вьенне постановил, что разрешение пытать подследственного инквизитору следует испросить у епископа. Но вряд ли это сильно сократило количество пыток. Учитывая, что епископы, как правило, тесно сотрудничали с инквизиционными трибуналами, никаких запретов на этот счет они, за малыми исключениями, не накладывали. А если епископ сохранял полномочия инквизитора и сам руководил допросом, вопросов и вовсе не возникало. В тех же редких случаях, когда епископ все-таки шел наперекор трибуналу, инквизиторы находили выход в том, что допрашивали арестанта как свидетеля, а не как обвиняемого, тем самым минуя епископский запрет, так как постановления Вьеннского собора свидетелей не упоминали.
Важный момент заключался в том, что каждый инквизитор решал сам для себя, что понимать под «допустимой» или «умеренной» пыткой. Чаще всего инквизиторы считали, что пытать арестанта необходимо до тех пор, пока он не выдавит из себя признание. И если во время пытки палача останавливал врач или же арестант сам терял сознание, инквизитор запросто мог приказать продолжить пытку, когда арестант придет в себя, и возобновлять ее по собственному усмотрению сколько угодно раз.
Если же под пыткой давались нужные показания, обязательным условием было получить их подтверждение сутки спустя, — только тогда эти показания считались добровольными и регистрировались в протоколе. Нередко, придя в себя, арестант отказывался подтверждать свое признание без пытки. Но это лишь продлевало его мучения — начинался новый пристрастный допрос, и такой цикл (пытка — признание — отказ подтвердить признание через сутки — снова пытка) мог повторяться, пока арестант окончательно не сдавался на милость следствия.
