В окровавленной рубахе, разорванной гимнастерке пришел Борис в штаб дивизиона. Ламина не было. Встретил его начальник штаба. Кравцов хотел доложить по всей форме, что явился, но тот замахал рукой:
— Все вижу. Иди к фельдшеру. Или я его сюда вызову.
— Не стоит, сам дойду.
— Ну давай. И делай, как он скажет, не геройствуй зря. — А, когда Борис пошел к выходу, добавил: — Провертывай дырку на гимнастерке.
…В окошечке комендатуры Кремля у Спасских ворот Кравцов получил пропуск и прочитал свою фамилию, имя и отчество, выведенные красивым, затейливым почерком. Они были не написаны, а именно выведены черной тушью и напоминали старинную русскую вязь.
«Наверное, специально подбирали писаря, — подумал он. — Тоже нужно: Кремль ведь».
Кравцов обогнул ворота и направился к боковому входу. Предъявил пропуск часовому, но только прошел под башней, как пропуск у него спросили снова. Решил больше не прятать и понес в руке. В непривычной тишине, отгороженной зубчатой стеной от московского шума, от гудков машин на Красной площади, гулко отдавались его шаги по брусчатке.
В Свердловском зале их собралось человек шестьдесят. Секретарь Президиума Верховного Совета Александр Федорович Горкин прочитал Указ о присвоении им звания Героя Советского Союза и начал вызывать по алфавиту. Заместитель Председателя Президиума Верховного Совета Николай Михайлович Шверник вручил Борису красную папку и две красные коробочки: в одной была Золотая Звезда, в другой — орден Ленина, а в папке лежала грамота:
«За Ваш геройский подвиг, проявленный при выполнении боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 19 марта 1944 г. присвоил Вам звание Героя Советского Союза».
Шверник жал каждому руку и что-то говорил, но слов не было слышно, потому что все хлопали, и гром стоял от пола до высоких сводов. А потом, сияя звездами и орденами, они вышли из Свердловского зала и пошли по Кремлю, где многие были впервые в жизни.
А Кравцов родился здесь и рос до пяти лет.
Он помнил очень смутно, но мать часто рассказывала, как возился Боря с ребятишками во дворе и как Сталин грозил трубкой в оконное стекло, если они поднимали гвалт под его окнами.
Отец рассказывал о другом. Сейчас, когда Борис снова оказался в Кремле, эти рассказы как бы соединились и ожили. Он зримо представил, как в кабинет вошел Ленин. Поздоровался, сел за стол и начал просматривать свежую почту. Он делал пометки, что-то подчеркивал, что-то записывал в блокнот. Одно письмо его вдруг заинтересовало особенно. Он пробежал письмо глазами, усмехнулся и сказал:
