Но неожиданные события заставили его отказаться от этого плана: в Петроград добровольно пожаловал и передал себя в руки властей Роман Малиновский. Бывший член ЦК большевистской партии. Бывший руководитель большевистской фракции IV Государственной думы. Бывший товарищ, которому верили, от которого не было никаких тайн. Еще совсем недавно по заданию ЦК Розмирович и Крыленко работали с ним бок о бок, помогая составлять тексты депутатских речей, запросы в Думе — министрам и иным царским сановникам, запросы, публично разоблачавшие самодержавие.
Еще тогда и Елена Федоровна, и Николай Васильевич заподозрили Малиновского в неискренности, фальши. Эти подозрения усилились, когда Малиновский неожиданно, не посовещавшись с ЦК и со своими товарищами, подал в отставку, сложил с себя депутатские полномочия, сбежал за границу. Но предъявить ему более серьезные обвинения — для этого не было тогда бесспорных доказательств, неопровержимых улик. Поэтому партийный суд в польском городе Поронине (там жил тогда в эмиграции Ленин) исключил Малиновского из партии лишь за то, что тот самовольно оставил свой пост.
После Февральской революции, когда полицейские архивы были преданы гласности, тайное стало явным: Роман Малиновский оказался давнишним платным агентом охранки.
И вот он явился сам…
Предателя доставили в Москву, спешно велось следствие, и уже на пятое ноября был назначен суд.
Целыми днями Крыленко готовился к процессу, который подводил итог давней и темной истории, нанесшей столько тяжких ударов партии.
…Суд открылся ровно в полдень пятого ноября. Бывший зал Судебных установлений в Кремле был переполнен. Люди, прошедшие подполье, тюрьмы и ссылки, люди, которые привыкли всегда чувствовать рядом плечо товарища, пришли на заключительный акт трагедии — разоблачение того, кого они некогда считали своим другом.
Его ввели под конвоем, и Крыленко, сидевший на возвышении против скамьи подсудимых, не узнал былого «героя». Куда делись его лихость, заносчивость, самодовольство?! Перед судом предстал сломленный, с потухшим взглядом человек, нимало, казалось, не интересующийся своей судьбой.
Неужто и в самом деле ему все было глубоко безразлично? Но тогда зачем же он добровольно вернулся? Зачем проделав нелегкий путь по опаленной войною Европе из своего безопасного заграничного далека, зачем явился в Смольный, зачем сказал: «Я — Малиновский, судите меня»? Угрызения совести? Но как тогда вяжется с ним эта маска холодного безразличия решительно ко всему? А может быть, эта маска лишь составная часть общего плана? Но какого? Чего же в конце концов он хочет, этот насквозь изолгавшийся человек, который безжалостно торговал своими товарищами и ревностно служил злейшим врагам рабочего класса?
