Но сперва нужно было провернуть самую трудную часть дела – как-то объяснить моим старомодным, всю жизнь прожившим по правилам родителям, что я даже не собираюсь подавать резюме и искать работу. Вместо этого я замыслил иной стратегический план: во-первых, пустить корни в спальне на втором этаже, где прошло все мое детство; затем на семь месяцев присоседиться к родительскому обеденному столу, готовясь к предстоящей свадьбе (и последующему переезду в Балтимор, чтобы Кара, моя невеста, успешно закончила учебу в университете Джонса Хопкинса, а потом занялась физиотерапией – только так можно было обеспечить со временем постоянный доход хоть у кого-то в нашей будущей семье), и работать над своим журнальчиком, пописывая рассказы о злодеях и чудовищах да слоняясь по дому в трениках и пижаме.
Зашибись план, да?
К счастью, родители и здесь проявили свой ангельский характер. По причинам, недоступным разумному человеку, они решили поддержать сыновнее начинание и выразили непоколебимую веру в мое будущее.
Ну вот, теперь вы знаете, как в начале июня восемьдесят восьмого я очутился за письменным столом перед окном с видом на соседский дом, в комнате, где я вырос. Каждый раз, отрывая глаза от экрана компьютера и глядя в окно, я видел лужайку, а воображение гоняло по ней хохочущих и улюлюкающих призраков друзей детства; их голые плечи растворялись в мерцающих тенях высоченной плакучей ивы, загребущие лапы ветвей которой без счета ловили наши плетеные мячики и без счета же дарили прохладную тень, а в тени мы объедались пиццей и менялись бейсбольными карточками. Под этой ивой я урвал свой первый поцелуй в одиннадцать лет. Ее звали Ронда, и я помню ту девчонку до сих пор.
Однако все это осталось в прошлом. Хотя детство мое золотое и рисовало в мечтаньях приятные ностальгические картинки, впереди ждало настоящее – сверкающий новый дар, жаждущий, чтобы я его открыл.
За окном мелькали дождливые деньки, на экране складывались слова, и решение вернуться к родителям казалось все более верным, как будто не только душа моя стремилась домой, но некое предназначение требовало возвращения, и это, честно говоря, меня удивляло. Когда Кара, терпеливая, искрометная, зеленоглазая красотка (по чистой случайности также из большой эджвудской семьи), предложила мне вернуться в родные пенаты на месяцы, остающиеся до нашей свадьбы, я решил, что она спятила. Родителей я люблю всей душой, однако с тех пор, как пять долгих лет назад мне исполнилось семнадцать, я ни разу не оставался дома дольше чем на неделю каникул. Я вполне резонно предполагал, что если мы вновь поселимся под одной крышей, то все втроем сведем друг друга с ума.
