— Я тебя услышал, — плоско ответил он.
Некоторое время ехали молча. Андрей включил было радио, но развлекательная музыка казалась пошлой, а передачи на финском усыпляли.
Он приоткрыл окно, и свежий ночной ветер ворвался в салон, смешавшись со стерильным, рафинированным воздухом. Запахло прелыми травами. Теперь он отчетливо слышал, как переквакиваются лягушки где-то неподалеку. Слышал, как колеса с шуршаньем поглощают километр за километром; как тихо рычит мотор; как монотонно хором стрекочут сверчки.
В это мгновение Андрей-тень ощутил, что переживает каждое чувство своего двойника так, будто они объединились в одно целое. Он слышал пение цикад и помнил, что уже слышал их пение в ту ночь. Ощущал запах ночных трав и вспоминал, что именно этот запах пьянил его тогда. Он упивался ночной поездкой, чувствуя всеми фибрами души, что жизнь — прекрасна и вне зависимости от обстоятельств он счастлив. Именно в это мгновение, сейчас… и тогда.
Что-то произошло… Он отдалялся от Андрея-без-лица, смещался вперед, дымкой проходя сквозь салон «Ауди». Летучим газом, неподвластным гравитации, его увлекало вверх. Вот он вылетел сквозь крышу автомобиля и, оказавшись на свежем воздухе, с еще большей силой ощутил всю красоту ночи и бесконечную радость от осознания собственной жизни.
Он поднимался все выше и одновременно некая крошечная часть оставалась в машине, разделяя чувства и эмоции двойника. Продолжая испытывать радость от полета, он с той же силой ощущал растущее беспокойство внутри салона. Сам воздух, упоительный свежий казался наэлектризованным. Несмотря на бесконечное разнообразие звуков вокруг, в машине они начали терять звонкость, становились приглушенными. Так бывает порой непосредственно перед грозой, когда само бытие замирает в ожидании первого, раскалывающего весь мир удара грома.
Что-то должно было произойти.
Что-то уже происходило.
Частичка его «Я», что находилась в машине, услышала, как нервно заворочался Юрка Батькович на заднем сиденье. Как внезапно и широко раскрыл он круглые голубые, как летнее небо, глаза. Как протянув руку, коснулся спины отца и тихо, спокойно произнес:
— Смотри, Папа! Луна! Луна восходит!
Андрей-без-лица (впрочем, теперь его лицо не было смазано, а скорее пряталось за тонкой вуалью — казалось, что малейший порыв ветра унесет ее прочь) не отвечал. Все его тело окаменело.
Алена, не глядя на мужа, сказала, констатируя факт:
— Айсберг.
— Но это же… — Андрей-без-лица отчаянно вцепился в руль, рванул его вправо, — этого быть не может! — в его голосе звучал страх, смешанный с удивлением.
