— Карета подана! — он открыл дверь. Когда Андрей забирался в салон, он наклонился и тихо прошептал: — А то оставайся, мразь!
Андрей стиснул зубы и захлопнул дверь. Машина тотчас же тронулась с места. Андрей посмотрел на водителя — угрюмого скуластого мужчину в кожаной кепке. Тот казался восковым, неживым.
Ехали молча. Водитель не включал фары, и Андрею оставалось лишь смотреть в окно, стараясь разглядеть хоть что-то в сумерках. Один раз ему показалось, что за деревьями мелькнули очертания гигантского чертова колеса, но он не был уверен, что зрение и усталость не сыграли с ним шутку.
В очередной раз свернув, машина выехала на небольшую площадь, по центру которой расположено было ветхое двухэтажное здание с трепыхающимся флагом на крыше.
— Горсовет, — бросил водитель, и не успел Андрей отреагировать, как площадь осталась позади и снова потянулись однообразные пятиэтажки.
Минут через пятнадцать монотонной езды, сопровождаемой приглушенным дыханьем водителя да равномерным стуком мотора, Андрей, к удивлению своему, обнаружил, что начинает клевать носом. Можно ли, в принципе, заснуть, будучи избитым и едва избежав мучительной смерти? Оказывается, можно, и даже очень. Он не думал о завтрашнем дне. Не думал о поезде, который унесет его прочь из этого «Города Зеро»[5]. Не думал о той жизни, что оставил позади и к которой скоро вернется. Все его мысли были только о том, чтобы как можно скорее добраться до постели и заснуть. Как знать — быть может, единственным правильным решением сейчас является немедленное бегство из города? В конце концов, практически на его глазах было совершено чудовищное преступление и шансы, что его просто так отпустят, были ничтожны. С другой стороны, если Рондину и его сообщникам взбредет в голову прикончить его — им ничто не помешает.
— Вот здесь у нас, стало быть, школа, — тоном любезного гида произнес водитель и указал в сторону длинной одноэтажки, ощерившейся многочисленными окнами. Для деток, стало быть! — и снова замолчал.
Минут через десять машина свернула на узкую улочку и остановилась перед трехэтажным строением, выкрашенным когда-то белой краской. Даже в сумерках складывалось впечатление, что фасад долго и упорно расстреливали из крупнокалиберного пулемета, до того обшарпанным он был. Узкие двери были распахнуты настежь. В дверном проеме, прислонившись к косяку, затенял свет человеческий силуэт.
— Приехали, — бросил таксист. — Я вам багажник открою.
