Мне врачи изредка делали уколы и тогда мой могучий организм сам себя начал излечивать и после болезни наступила страшная слабость. Сейчас у меня было точно такое же чувство бессилия, как тогда в лагере. Я с удивлением рассматривал бревенчатые стены и такой же потолок с щелями, забитыми мхом. Большой толстый стол из грубых тесанных досок, стоящий на стволах-тумбах в центре избы, грубые лавки с двух сторон и самое меня поразили оконные проемы без рамы, стекол и других атрибутов современной цивилизации.
Оконные проемы были просто вырезаны в бревенчатых стенах, оттуда шел свет в избу и оттуда же задувал свежий ветер. Сам я лежал на деревянных нарах. Ага такие у нас были в лагере, назывались шконки. Вот на такой деревянной кровати я и лежал, накрытый тяжелым одеялом, эх нет, тяжелой звериной шкурой, вон четыре лапы торчат, похожие на медвежьи, только без головы. Память тяжело ворочалась в голове, вызывая вспышки боли, но все равно она ко мне постепенно возвращалась. Наконец я начал вспоминать последнее, что мне запомнилось.
Моя загородная дача, археологи за круглым столом и симпатичная девушка переводчик. Потом радужный, непонятный диск, вспышка боли и я опять теряю сознание. Сколько так пролежал не помню, но пришел в себя не скоро и опять на дворе светло. В этот раз почувствовал себя несколько получше и уже смог оглянуться и первое что проверил это ощупал себя.
Ага, все мужское при мне, но мне показалось, что все части тела какие-то непропорционально маленькие и тогда я поднял руку и посмотрел на нее. До этого боялся это сделать, наверное интуитивно понимая, что изменился. И правда руки у меня были не стариковские, но хорошо развитые и молодые. Ощупал лицо, волосы и ноги. Блин, как плохо нет зеркала. И в этот момент в избу забежала девочка с косичками, увидев меня очнувшегося громко закричала.
— Мама, мама Рик очнулся! — и выбежала на улицу, стуча босыми ногами, продолжая звать маму.
Затем вовнутрь забежали две женщины и много, много детишек, мал мала меньше. На меня напал ступор, когда увидел в чем все одеты. Какие-то мешки с дырками для рук и шеи, перетянутые льняными веревками в поясе и все почти босые, только у женщин одеты на ноги что-то типа шкурок, обмотанных на икрах теми же льняными веревками. Ага, вспомнил из средневековой истории, кажется называются поршни.
Все, атас! Закрыл глаза и снова взглянул, меня по голове словно кувалдой трахнули, аж опять все закружилось и в висках застучало. Похоже таким оригинальным способом ко мне возвращается новая память, память этого подростка. Так начал вспоминать и у меня в мозгу стало двоиться, самая настоящая каша. Я как бы Гриньков Александр Васильевич, бывший профессор кафедры археологии, семидесятилетний пенсионер, а с другой я Рикордо Пассин, четырнадцатилетний сын Аноло Пассина охотника из деревни Пограничье. Во мне смешалось две памяти, отчего опять стало нехорошо.
