Ничего, кроме крика радости или гордости. Сжечь все, что не от этого.
Идти своим путем, собственным путем и ничьим больше.[22]
Известна ли тебе чья‑то судьба, подобная твоей собственной? НЕТ.
Одна я видела и вижу, как можно видеть: абсолютно и с такой дали.
Фрагмент неотправленного письма
Сегодня. — Мне нравятся безумные и радостные иконоборцы.
Занудство любого постоянства — да: страшное желание послать вас в жопу, так желают кинуться на шею любимому.
Тут нет никаких недоразумений: эти первосвященники мне нравятся своими безумствами.
Никакой литературы. Судите сами:
«…он мой товарищ по игре. Нет никакого смысла во вселенной. Игривость! Смех и слезы, все роли в пьесе. Мир развлекается! Школы отпущенных детей, кого хвалить? Кого хулить? У него нет головы. Нет мозгов. Он дурачит нас с каплей мозгов в своей голове. Но на этот раз я не дамся. Я знаю, как играть в эту игру. Помимо разума, науки и всех на свете слов есть любовь.
Наполни кубок, и мы станем безумцами»
Иконоборцы, да, но не деланные, не кривлянье, не слащавость, не уловки. Вы хотя бы это понимаете?
(июнь или июль 1938)
Я тоже отлично вышколена… с такого‑то по такой‑то час.
Мы все ученые–преученые обезьяны.
Смеяться — смеяться — смеяться.
Уметь играть в эту игру.
Внимание: заметят ли они, что черное на самом деле значит белое, нет, нет, никогда.
Это просто: невозможность подлинного обмена — уже никогда.
Какое облегчение: я никогда не бываю там, где ищут другие меня, где они надеются меня поймать.
Существование: щелочное и сладковатое.
Хватит — хватит — хватит.
Вам следует быть «поосторожнее» — взвешивать мои слова, как проверяют сдачу: сдачу с вашей купюры.
«Нормальный», инфантильный голос, таящий беспощадную иронию. Но вы так отлично вышколены, что этого не чувствуете. Кто бы мог предположить, что можно так далеко зайти в сокрытии, причем всего лишь себя самого, а не поступков, деяний, корыстных, обдуманных целей.
(июнь или июль 1938)
ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Я видела ее
Я видела ее — на этот раз я видела ее
где? Где заря граничит
с ночью
заря в саду
ночь в спальне
с кривой улыбкой и
ангельским терпеньем
меня, я знаю,
ждет она
Затем каким‑то голосом далеким
сказала мне она
Ну, нет
Ты безумицей не станешь
Слышишь, ты не будешь так себя вести,
Ты будешь делать то и это. И говорила, говорила так,
а я уже не понимала
ничего
За нею следом против воли я ступала
В шуршанье платья с треном и со множеством оборок
