– Но у ваших братьев ведь, наверное, дети есть. Неужели у вас нет племянников и племянниц?
– Верно. Но здесь на фотографиях их нет. И я как-то не поддерживаю с ними связь… Я даже не знаю, где они все живут. Раньше все было по-другому, ну, когда братья еще были живы, но те времена прошли.
– Жаль.
Я наблюдала за Гельмутом, стоящим у камина, со своими волосами, как пух цыпленка, и глядящим сквозь песочные часы в давно забытое время. Я читала тебе однажды статью об исследовательской станции, на которой жили последние особи определенного вида улиток, находящихся под угрозой вымирания. Одну из улиток звали Петэ, это был так называемый последыш, последний из этого вида, символ безвозвратности – и он умер. Ты тогда плакал горючими слезами. И вот сейчас я стояла рядом с человеком, который держал в руках фотографии, как будто это пустые домики его сородичей-улиток. А если точнее, я смотрела, как он умирает. Мне внезапно стало не по себе. Я была здесь чужая, свидетельница его (у-)вымирания, при этом я его едва знала.
Он повесил фотографию на место и повернулся ко мне.
– Надо здесь немного прибрать.
– Я приберу.
– Но…
– Никаких возражений. Вы сейчас сядете и скажете мне, есть ли здесь где-нибудь, может быть, веник. Чистящие средства есть у вас в трейлере. А потом вы скажете мне, что делать.
К моему удивлению, никаких возражений не последовало. Он только вытер пыльные от фоторамок руки о свои коричневые свободные брюки и сказал:
– Ну ладно.
Делая уборку, я чувствовала себя археологом. Пыль лежала повсюду толстым слоем, и мне приходилось сначала отгонять пауков.
– Бейте их просто веником! – распорядился Гельмут.
– Забудьте об этом!
– Ах, несчастная хиппи!
Я сняла все покрывала с мебели, вынесла их на улицу, прохлопала на металлической стойке для ковров и оставила там повисеть, потому что они пахли затхлым, из них еще вылетала моль, в возмущении от выселения из своего жилища таким бесцеремонным способом.
– А мебель вся ручной работы? – спросила я Гельмута, вернувшись в дом.
– Разумеется. В основном это работа отца, а вот шкаф деревенский – это моя пробная работа – проба подмастерья.
Я подошла к шкафу и провела рукой по резным рисункам на дереве.
– Там сзади мое имя, если не верите! Мои инициалы.
– Я вам верю.
Гельмут отключил кислородный аппарат и сидел теперь в некотором напряжении на диване, давая мне указания.
– Пойдемте, я покажу вам все остальное в доме, – предложил Гельмут, когда я после уборки села рядом с ним.
