Надеюсь, Паула не будет злиться. Она ведь вечно себя в чем-то упрекает, в итоге опять начнет думать, что это ее вина.
Нельзя застревать в другом человеке.
Болит легкое, и в суставе сильные боли. Хельга, не сердись, пожалуйста. Это не то же самое, что было тогда. Сейчас я должен это сделать.
Я не знаю, что ждет меня после того, как я умру. Люди любят говорить: «после смерти». Но ведь это все глупости. Смерть – это продолжающееся состояние, а умирание – процесс перехода. Неплохо было бы, конечно, если бы еще было некое Потом. А может быть, все-таки это правда – потом можно встретиться вновь.
Я скучаю по вам каждый день.
Я очень люблю вас обоих,
Гельмут
Перебирая листки бумаги в коробке, я заметила, что с момента, когда не стало Хельги, он обращался в письмах к ним обоим.
Я прочитала еще несколько писем: в некоторых местах, когда он описывал наше дорожное путешествие, на моем лице появлялась улыбка, а иногда слезы наворачивались. Через какое-то время я положила пачку листов назад в коробку, села на стул к письменному столу: я просто сидела, смотрела на Гельмута и думала. У меня было столько вопросов. Он писал эти письма, потому что ему было одиноко или это уже стало его привычкой? Писал ли он каждый день или пропускал иногда день-другой? И что мне теперь со всеми этими письмами делать?
Если в 1962 году он начал, а закончил вчера, – я прикинула – более двадцати тысяч дней. Более двадцати тысяч писем.
– Господи, – прошептала я. И еще раз погладила по голове Джуди, которая носом тыкалась мне в коленку.
Было уже начало восьмого. Я пошла в свою комнату (Джуди бежала следом за мной), нашла визитку Ульриха и набрала его номер. На секунду я остановилась, посмотрела в окно, на горы, и нажала на кнопку «звонок».
Вот я сижу в трейлере – странным образом он вдруг стал моим. Тогда на кладбище я бы никак не подумала, что однажды скажу так, но – мне очень не хватает Гельмута. Я сижу за пишущей машинкой и заканчиваю последнюю страницу – сама не знаю чего. Книги? Письма тебе? Чего-то среднего между этим? Во всяком случае, чего-то, что однажды отправится в коробку. Которая как-то будет подписана. Вообще-то, это не совсем для детей – вспомнить только эпизод со старыми нудистами. Но, с другой стороны, ты ведь теперь на два года старше. Думаю, ничего, нормально.
На пару недель я еще задержалась там, в горах. Ульрих помог мне разобраться с бумагами по завещанию. Я, как и раньше, много плакала, часто звонила родителям, поговорила со своим научным руководителем: он предложил мне возобновить работу над диссертацией следующим летом. Я действительно могу поехать – на Марианскую впадину. На настоящую. Я поеду. И если я не найду там рыботима или, по меньшей мере, тимокраба, то тогда не знаю…
