Определяющей чертой личности Святителя являлась верность монашеским заповедям. Он прежде всего был монахом, и шестерка лошадей в архиерейской карете, блеск драгоценных панагий и царских орденов, всеобщее поклонение не обольщали его. С младых лет он помнил слова апостола Иоанна Богослова: Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей (1 Ин. 2, 15).
Скромность и смирение митрополита Филарета нередко просто поражали современников, отмечавших, что он неизменно благодушен к прислуживающим, терпеливо переносит служебные промахи секретаря, безропотно принимает замечания духовного цензора на свои проповеди, представленные к публикованию.
В ответ на присылку лаврским наместником ягод, Святитель вместе с выражением благодарности замечает: «Мне совестно было смотреть на сию роскошь, и особенно когда я узнал, что ягоды несены пешком… но не желаю лекарства, соединенного с таким трудом для другого».
Будучи одним из мудрейших и образованнейших людей своего времени, владыка не стеснялся искать уроков и наставлений. В письме своему ученику, архимандриту (впоследствии архиепископу) Алексию (Ржаницыну), 11 ноября 1847 года митрополит дивился самоуверенности и самонадеянности «нынешних людей. Прослужив тридцать лет в архиерейском звании, я чувствую в некоторых случаях нужду советоваться с протоиереями, учениками моих учеников, а они не находят подобного нужным».
Горячность Святителя, впрочем, нередко выказывалась им, как в молодые годы, так и позднее, и он при начале поста каялся перед своим духовным отцом: «Прошу Вашего прощения, в чем на кого нетерпеливостию моею оскорбил Вас, или каким нерассудительным или страстным поступком, или худым примером подал Вам соблазн». Можно было бы привести немало примеров такого, буквального, следования заповеди Апостола: Облекитесь смиренномудрием, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (1 Пет. 5, 5).
Все возраставшая загруженность разнообразными делами подчас угнетала владыку. «Я как в неволе», – писал он архимандриту Антонию. В одной из проповедей, обращенных к монашествующим Лавры, как бы из сердца Святителя вырвались такие слова: «Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне и потом долго пребываю в молве и попечениях града и дел человеческих, – кто даст ми криле яко голубине? и полещу, и почию (Пс. 54, 7)!.. Когда облегчуся от бремен чужих, чтобы обратить все попечение к облегчению собственного?..». Однако, вознесенный Провидением на столь высокое место, митрополит Филарет терпеливо и с полной самоотдачей трудился на нем, смиряя сердечные порывы.
