В 1834 году вновь возник конфликт с Императором. В конце Тверской улицы к тому времени были воздвигнуты по воле Николая Павловича Триумфальные ворота, причем закладку ворот освятил сам Московский митрополит в 1829 году.
Теперь же Император прибыл в Москву после своей очередной поездки по России с явным намерением присутствовать на освящении самих ворот, формально посвященных победам его покойного брата, Александра Благословенного, но фактически ставших памятником триумфальному николаевскому царствованию.
Николай Павлович на второй день своего пребывания в Москве послал дежурного флигель-адъютанта на Троицкое Подворье с вопросом:
– Какое время будет угодно Его Преосвященству назначить для освящения ворот?
– Слышу, – ответил сидящий в кресле митрополит царскому посланнику.
Недоумевающий флигель-адъютант повторил вопрос погромче, но услышал тот же ответ:
– Слышу.
– Да что же мне передать Его Величеству? – недоуменно спросил он.
– А то, что слышали, и передайте, – тихо ответил митрополит.
Когда святителю Филарету объявлено было министром Двора князем П.М. Волконским, что предстоит освящение Триумфальных ворот, он впал в печаль и уныние. Тут же отправился в Лавру и открыл отцу Антонию, что находится в борьбе помыслов. Совесть говорит ему: «Не святи!», ибо ворота, согласно проекту архитектора О. И. Бове, украшены изображениями языческих богов, а все московские знакомые твердят: «Святи!».
– Ты что скажешь? – спросил митрополит своего духовного отца.
– Не святить.
– Будет скорбь.
– Потерпите.
И владыка решился отказаться от исполнения царской воли, но в то же время открыто царю не возражать.
Когда государю передали филаретовский ответ «слышу», Николай Павлович оказался понятливее своего адъютанта и сказал: «А, так, я понимаю. Приготовьте лошадей, я сегодня уезжаю». Император был крайне разгневан. Фактически Московский митрополит унизил его в глазах общества, ибо всем была понятна цель его приезда в Москву. Ворота без особой церемонии освятило военное духовенство.
Спустя день владыка появился в Лавре крайне смущенный.
– Вот какая скорбь пришла, – сказал он наедине своему духовнику.
– Это и прежде видно было.
– Да уж хорошо ли я поступил: раздражил государя? Я не имею достоинств святителя Митрофана.
– Да не берите их на себя, а помните, что вы епископ христианский, пастырь Церкви Христовой, которому страшно одно – разойтись с волею Иисуса Христа.
До глубокой ночи толковали, вспоминал впоследствии отец Антоний, но владыка оставался в смущении. «Поутру рано присылает за мной. Я испугался, ибо знал, что смущение уже перешло в телесную болезнь. Однако прихожу и невольно улыбнулся, взглянув на владыку.
