В 1830 году секретный комитет закончил работу по критическому рассмотрению идей декабристов и предложил Императору план преобразований, прежде всего – изменение положения помещичьих крестьян. Слухи об этом бродили в обществе, усиливая раскол между сторонниками реформ и консерваторами. Сенсацией стали внезапный приезд Императора в
Москву ночью 7 марта 1830 года и столь же таинственное отбытие его в полночь 12 марта. А. С. Пушкин писал 16 марта князю П.А. Вяземскому: «Государь, уезжая, оставил в Москве проект новой организации, контрреволюции революции Петра… Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных – вот великие предметы». Нет ясных данных о том, что Московский митрополит виделся государю Николаю Павловичу советником в государственных преобразованиях, но такое не исключено. Сам по себе стремительный вояж в Москву напоминает описанное выше столь же внезапное обращение Императора Александра Павловича к владыке Филарету с тайным поручением. Как бы то ни было, Император повелел организовать новый секретный комитет для рассмотрения положения крепостных крестьян, а своему доверенному лицу генерал-адъютанту П.Д. Киселеву – подумать над политическими реформами в контролируемых русской армией Молдавии и Валахии, что могло стать моделью общероссийских преобразований.
Не был забыт и Московский митрополит. 19 апреля 1831 года «за ревностное и многодеятельное служение в архипастырском сане, достойно носимом, а притом за многолетние похвальные подвиги и труды на пользу Церкви и государства, постоянно оказываемые при всяком случае» он был награжден высшим в империи орденом – святого Андрея Первозванного. Казалось, митрополит Московский вновь в фаворе, и на Троицкое Подворье заспешили с поздравительными визитами официальные и неофициальные лица. Но сам владыка Филарет помнил, что нрав царский переменчив.
Глава 3
На Троицком Подворье
Дела по-прежнему требовали постоянного внимания, и их количество не убывало, а возрастало. О разнообразии вопросов, решавшихся митрополитом Филаретом на протяжении 1829–1831 годов, дает представление их краткий обзор.
Потоком шли консисторские текущие дела. Так, на прошении диакона Успенской церкви о возведении его во священника в церкви Странноприимного дома графа Шереметева с приложением одобрения от прихожан Успенской церкви митрополит наложил резолюцию: «Вразумить диакона, что одобрение нужно от тех прихожан, к которым просится, а не от тех, которые одобрением желают выпроводить его от себя». На прошение заштатного священника Стефанова о предоставлении ему штатного места: «Если священник лгал, прося увольнения по преклонности лет, когда он еще в силах был служить, то и должен был подвергнуться последствиям своей лжи, тем более что прихожане жаловались на его ссоры и сына его иметь не захотели. Почему и оставаться ему на пропитании сына его, диакона». На прошении старосты Преображенской церкви о разрешении учредить в Крестопоклонную неделю нового празднества с водоосвящением в память пожертвования нового кипарисного креста: «Не вижу причины отступать от общего церковного чиноположения». На рапорте архимандрита Серпуховского Высоцкого монастыря о том, что какой-то монах Корнилий затянувшуюся свою отлучку из монастыря объяснял болезнью во время пребывания у матери: «А я знаю, что он бродил далее Москвы без нужды и приличия. Запретить архимандриту отпускать его по билетам без разрешения начальства».
