Ты увидел, как я машу тебе из окна автобуса, но ты не видел, что я плачу. Мы заняли места в самом хвосте самолета. Когда самолет взлетел, стюардессы начали развозить завтрак. С нами обращались как с иностранцами. Даже вино подали. Через полчаса самолет задрожал как осиновый лист: мы попали в грозу. Вода хлестала щеки. Повалил мокрый снег. Объявили по-английски: «Господа! В связи с метеоусловиями наш самолет вынужден приземлиться в минском аэропорту».
«Пристегни ремень», — сказал я жене, чтоб не молчать. Она ответила: «Я волнуюсь». Сын спал у нее на коленях. Град странным образом сыпал со всех сторон, сверху и снизу. Одним локтем я прикрывал голову и лицо, другим — лицо сына. Колеса ударились о бетонированную полосу минского аэродрома, хрустнуло шасси, и самолет, тужась, прополз на пузе еще метров сто, сметая мелкие служебные фигурки с флажками.
В здании аэропорта нам предложили пройти в «комнату матери и ребенка». Лине почему-то не хотелось. Она расплакалась. Я толкнул ее. Получилось грубо, и она заплакала в голос. Нас разлучили с другими пассажирами. «Главное — не нервничать, — уговаривал я себя, — все образуется». И не такое пережили. В конце концов, у меня в кармане не краснокожие паспорта, а иностранные визы. Мы — иностранцы. И баста!» В комнате, куда нас ввели, спиной к двери у окна стоял мужчина в штатском. Я почему-то брякнул: «Good day!» Он, не взглянув, сел к столу и набрал номер. Говорил по-русски, так что я ничего не мог понять, кроме имен моих киевских следователей-подполковников «Вилен Павлович», «Валерий Николаевич» и слова «Бобруйск». За нами пришли к вечеру. Велели выйти. Мы шли — я в непросохшей рубахе, жена с зареванным лицом, со спящим сыном на руках. Я думал: хорошо хоть багаж не надо тащить. Значит, в Бобруйск. Они уже там. Вилен Павлович пока что смылся с какой-нибудь бабой, а Валерий Николаевич решает шахматные задачи. Мат в четыре хода. Черные (белые) выигрывают. Он постукивает кончиком карандаша по нижним, желтым от никотина зубам, по-доброму щурится, нашу машину трясет на ухабах, мы сбились в кузове в одно влажное солоноватое месиво. В Бобруйск мы приехали ночью. В Бобруйске нас расстреляли. Игорь
Игорь написал этот кошмарный сценарий через несколько недель после своего приезда в Вену. Он хотел как-то рассказать о страхе, который испытывал во время полета. Первые недели и месяцы жизни на Западе Игорь инстинктивно ждал стука в дверь или щелчка кагэбэшного подслушивающего устройства в телефоне.
