«Мы стараемся сделать так, чтобы избиратели получали сообщения по проблемам и политическим вопросам, интересным им более всего… И сточки зрения демократии это может быть только благом», — заявил комитету Никс, нисколько не раскаявшийся ни в одном из своих поступков.
К тому моменту когда я давал показания, комитет работал уже два года и стал одержим вопросом, в чем именно состоит «благо для демократии» в эпоху «информационного изобилия». Сначала он занялся «фейковыми новостями», но затем пораженные депутаты парламента услышали показания о том, как подстегивались через фейсбук этнические чистки в Бирме, как Кремль вмешивался в дела Европы и США, как публично доступная информация о людях использовалась для таргетирования в ходе политических кампаний. Члены комитета пришли к выводу, что «наша существующая правовая база больше не подходит для нашей цели».
В такой среде люди способны принять и выразить свое доверие информации, которая подкрепляет их точку зрения, вне зависимости от того, насколько она искажена или неточна. Это приводит к поляризации взглядов и уменьшает основу для проведения разумной дискуссии, основанной на объективных фактах… Сама основа нашей демократии подвергается угрозе.
В феврале 2019 года я сидел в глубине зала в Палате общин, пока комитет из парламентариев-представителей всех партий и их советники занимались детальным редактированием своих «Заключений и рекомендаций». Это было лишь началом долгого процесса. Затем их отчет должен был поступить в правительство, а то, в свою очередь, должно было представить планы своих действий по данному вопросу в парламент для дальнейшего обсуждения. Процесс редактирования в комитете был в высшей степени тщательным: парламентарии могли поставить под сомнение смысл каждой незначительной фразы и точность каждого аргумента. Все шло медленно, но я находил это странно обнадеживающим. Многие литературные произведения XIX и XX века высмеивали язык бюрократии, политики и права. Но в эпоху нестабильных смыслов такая медленная, формализованная работа комитета по оценке фактов имела налет героизма.
За спинами парламентариев на стене висела огромная картина с изображением сцены заседания Палаты общин в XVIII веке. На ней мужчины в париках вели элегантный спор, а все остальные слушали их внимательно и уважительно. Скорее всего, эта сцена была нереалистична — Палата общин всегда была шумным местом, полным грубиянов и лжецов, — но, по крайней мере, она давала идеализированное представление о том, что комитет, по-видимому, считал «разумной дискуссией» и «тканью демократии». Комната, в которой мы сидели, была обита дубовыми панелями и плотными, изумрудного цвета обоями с узором в виде «огурцов»; на стенах висели масляные портреты премьер-министров XIX века, в глазах которых читалось высокомерие и остроумие; камин был украшен резными деревянными геральдическими символами. В этом зале каждый ощущал себя частью традиции. Но насколько велики были шансы этой традиции адаптироваться к нашим временам?
