Он умолк.
— Но как же ты… — Я осеклась.
— Я родился в страшный день, но под счастливой звездой, — помолчав, сказал Ирранкэ. — Старуха знахарка завернула меня в свое тряпье, укрылась в погребе и сидела там, пока не остыло пепелище, а люди не убрались прочь. На наше счастье, я уродился не крикливым и нас не обнаружили. А уже на мое особенное счастье — в погребе у нее имелись кое‑какие припасы, и она давала мне сосать тряпицу, намоченную козьим молоком. На третий день пришли алии, среди которых был мой дед, отец моей матери. Он и дал мне это имя.
— А знахарка?
— Она еще долго прожила при нашем дворе. Успела даже выучить меня разбираться в травах по‑человечески, у нас‑то их используют совсем иначе, — Ирранкэ улыбнулся. — Многие говорили, что не место человеку в наших краях, но дед готов был золотом осыпать ту, что спасла сына его любимой дочери.
— А я никогда не видела отца, — зачем‑то сказала я. — Не знаю даже, каким он был, бабушка не желала рассказывать о нем. Говорила только, в родителя удался, такой же беспутный, только герцогского отпрыска хотя бы воспитание и долг его вельможный сдерживали, а этого шалопая ничем не остановишь…
— Герцогского? — нахмурился Ирранкэ.
— Ну да. Мой дед — бастард, хоть и не признанный. Но, конечно, на бабушке Берте он жениться не собирался, мало ли таких служанок! А куда он потом пропал, никто не знает. И отец так же — исчез однажды, и с концами.
— Надо же… — протянул алий. — А я все думал, на кого же ты так похожа! Вроде бы и на Берту, но есть еще что‑то. Теперь вижу: вы же с герцогом словно брат с сестрой! Но не скажи ты, я и не догадался бы.
— Да и не нужно. Кто знает, тот помалкивает, а кто не знает, тому и не следует, — серьезно ответила я. — Я просто ключница.
— Откровенность за откровенность, — улыбнулся Ирранкэ и коснулся губами моего виска. — Иногда нужно, чтобы тебя услышали.
— Не умирай, — беззвучно попросила я, но Ирранкэ все равно разобрал, а может, прочитал по губам, и ответил негромко:
— Это не мой выбор. Я хотел бы остаться. Не с тобой — этого я сделать не могу, — но хотя бы в твоей памяти. Не так страшно уходить, когда знаешь — о тебе помнят…
— Даже если той памяти, как и жизни человеческой, — словно у бабочки‑однодневки, по вашему‑то счету?
— Да, — серьезно сказал он. — Знаешь, почему мы так редко сходимся с людьми?
— Теперь, наверно, знаю, — ответила я. От него пахло почему‑то свежим снегом. — Вы же не каменные и не ледяные, хотя притворяетесь лучше некуда.
