Как-то примчалась к Ганке Бахурка — точно ведьма на помеле: запыхалась, волосы растрепались. Раскрывает рот, а сказать ничего не может. Ганка дала ей воды.
— Иди в сельсовет… — заговорила наконец.
— Вызывают?
— Иди в сельсовет. Послушай, что говорю… Там кузнец пришлый объявился. Пусть к тебе на квартиру определят.
— Что я, дурная, чтоб к себе брать? Еще и самой бежать просить об этом?
Бахурка уже отдышалась, говорила спокойнее:
— В кузню его примут, значит, на него колхоз что-то будет давать. И хлеб, и солому… Пришлый!.. Может и навсегда остаться.
Пошла Ганка. Но из-за ворот вернулась. Умылась, причесалась. Хотела и туфли свои береженые надеть, но сразу же одумалась: если б хоть вечер был, чтоб не так видели, а то среди бела дня!
Возле сельсовета — глиняной хаты в три окна — стояли две молодицы. Ганка подошла беспечно, не сообразив сразу, чего они там делают. Немного погодя поняла, но было уже поздно.
— Есть председатель? — спросила, поздоровавшись.
— Ишь ты, и ей к председателю! — криво усмехнулась Катря Мурашко — дебелая девуня, которая и на картошке росла, как не каждый на дрожжах вырастет.
А тетка Густя только зыркнула на Ганку с неприязнью, остро так, и отвернулась, не отозвавшись.
— Если нет, так я подожду, — молвила Ганка, не рада уже тому, что послушалась Бахурку и прилетела тут же. Видно, опоздала, не первой в очереди стоит.
Женщины молчали, отворачиваясь одна от другой. Первой не удержалась Катря Мурашко — длинный язык у нее, никто еще не отрезал.
— А вы чего пришли? — обратилась к Ганке. — Кузнеца к вам не пошлют, и не думайте.
— А вот и пошлют!
Катря захохотала, с презрением поглядывая на Ганкины сбитые ноги и красное, похожее на выжженную глину, лицо.
— Вы ведь его не накормите, потому что маку много посеяли, а за маком тем нужно присматривать. Вы чего прибежали? Чтоб объедать его, вот чего!
— А ты?! — побелела Ганка. — А ты чего? Сучка ты!
— Я не сучка, — спокойно возразила Катря. — Про это все знают. И кузнеца к нам пошлют: есть у нас где и постелить, и накормить сможем.
Все в Ганке кипело, но она сдерживалась. Катря не умолкала:
— К вам не пошлют, и сам он не захочет идти, вы ведь на проклятой Хацапетовке живете, а наша хата возле кузни.
— И моя хата возле кузни, — тихонько подкинула тетка Густя.
Дебелая Катря только плечами передернула, однако смолчала. Потому что к Густе прежде всего и могут послать — одна она, одиночка, и дом у нее чистый, просторный.
— А у меня дети… — подхватилась Ганка и сама уже была не рада.
