! — подхватывался Толик и бежал во двор. Возвращался с деревянным двухкрылым самолетиком, творением его же рук. Был он с жестяным пропеллером, с красными звездочками.
Саня брала игрушку, разглядывала внимательно. Плакать переставала, только всхлипывала все реже и реже и, прижавшись к матери, постепенно засыпала, а Ганка благодарила бога, что девочка наконец успокоилась. Мальчики тоже засыпали, и мать с внезапной болью в сердце прислушивалась к их дыханию, мысленно молясь, чтобы ничего не приключилось с ними.
— Саня, — спрашивала мать утром, — почему ты плакала ночью?
— Плакала? — переспрашивала Саня, пожимая плечами, и по ее смуглому лицу пробегала смущенная улыбка.
— У тебя в груди не горит?
— В груди? — переспрашивала Саня.
— Или ты чего-нибудь боишься?
— Хм… — только и произносила Саня.
— Ты больше не будешь, хорошо?
— Угу, — обещала.
Но в следующую ночь все повторялось сначала. Саня вновь вскакивала среди ночи, вновь плакала — и ничто не могло ее успокоить. Немая жалость охватывала Ганку, когда она видела, как рыдания искажают детское лицо, как кривятся губы, как дергаются ноги. «Пусть твой страх перейдет ко мне, — шептала, пытаясь взять Санины ладони в свои. — Пусть перейдут на меня твои болезни. А коли кто сглазил, пусть сглаз перекинется на врагов наших».
Но и моления не помогали. Иван и Толик, проснувшись, подсказывали с топчана:
— Может, ей опять литачок принести?
— Или деревянную коробочку?
— Или шестеренки?
— Может, автоматный ствол?
Саня не хотела ни того, ни другого. Глаза ее наливались ужасом, в них была пустота, — казалось, они ничего не видят или же видят то, что всем заказано.
— Дать воды? — спрашивала мать.
Саня наконец утвердительно кивала. Иван приносил ей воды.
Девочка отталкивала кружку.
— Может, тебе свежей из колодца принести?
— Угу-у-у…
Иван бежал к колодцу, вытаскивал ведро холодной воды и быстро мчался в хату. Саня, цокая зубами о край кружки, выпивала немного и, глубоко всхлипывая, засыпала. Но не крепко: открывала глаза, шарила рукой — лежит ли рядом мать, содрогалась всем телом, отпихивалась ногами, словно кого-то отгоняла. Ганка всей душой улавливала эту дрожь, она хотела бы переманить ее на себя, но…
Нужно было что-то делать. Саня худела, желтела, — одни только кожа да кости. Что было делать? К кому только ни обращалась, кого только ни спрашивала — все советовали разное. Одни советовали коптилку не зажигать, когда ребенок просыпается, другие — окна закрывать ряднами, чтобы луна на нее не светила. «Да не светит на нее, Саня ведь на печи спит», — говорила Ганка. «Закрывайтесь, чтоб и отблеска луны не было в хате», — советовали.
