— А вспомни, сколько вас было у батька, голые всегда ходили, не могли собрать ни на сорочку, ни на юбку!..
Бахурка ни слова не сказала. Стояла побледневшая, растерянная, только морщинки под глазами вздрагивали. Прошептала:
— Я ведь только землемера хотела позвать.
— Мартоха! Ну, иди же! — снова крикнул Тодос. — Гости ждут!
Мартоха, верно, еще бы ругалась, но нужно было бежать от греха: знала, что гостей никаких нет, что хитрит Тодос, чтобы не выставлять себя на посмешище. Пошла. На полдороге стала, перекрестилась:
— Придет пора — ты еще будешь грызть эту землю, Ганка. Будешь ее грызть, будешь землею запивать и землею дышать.
«Говори, говори, — думала Ганка. — Только от своего огорода и борозды не дам, и полборозды не подарю. Потому что и вправду я землю ем, землею запиваю да еще землею и дышу».
Тодос с Мартохой двинулись к сеням — и провалились. Больше не выходил никто. А Ганка перекопала межу и под шнурок протоптала там, где она и была когда-то. Натесала колышков, позабивала обухом. И колючек наносила, выложила вдоль. Пусть теперь попробует посягнуть, пусть…
Саня вскакивала среди ночи. Садилась на печи и начинала плакать. Вначале тихонько, словно вздыхала сквозь слезы, потом плач ее переходил в рыдания, громкие и неутешные. Слезы катились по лицу, она не вытирала их, только дрыгала и сучила ножками, будто хотела стряхнуть что-то невидимое. Ганка прижимала ребенка к груди, гладила, что-то шептала на ухо, но Саня плакала и плакала.
— Доченька, ну что с тобой?
Саня не отвечала. При свете коптилки взгляд ее казался совсем бессмысленным.
— Может, у тебя в груди болит, а?
Саня отрицательно качала головой.
— Может, головка? Или руки? Ноги? Ну, скажи, что с тобой?
Саня все качала головой: мол, ничего не болит. Потом вставала, поднимала руки, словно хотела лезть на стену. Ганка обнимала ее, но Саня выскальзывала, бросалась в угол, ощупывала стены, глядя в потолок.
— Может, она голодная? — подсказывал Иван. Они с Толиком уже проснулись и, светя глубокими испуганными глазами, прислушивались к ее плачу.
Ганка давала дочке кусок хлеба — та не хотела брать. Отталкивала, словно боялась обжечься.
— Может, яблока хочет? — подсказывал Толик.
Отталкивала и яблоко. Наливали молока в чашку — тоже отказывалась.
— Что же ты хочешь, доченька? — кусая в му́ке пальцы, спрашивала Ганка.
— Ли-ли… — начинала бормотать Саня.
— Что? — заглядывала ей в рот мать.
— Ли-ли…
— Ну, что же это такое?
— О, да она хочет мой литачок
