Глава 1 «Красота и наказание»
Я приехала из Нью-Йорка в Париж, отдохнуть в Европе от Америки. Так делали многие русские, поселившиеся на континенте, по ту сторону океана. Все-таки мы чувствуем себя больше европейцами, чем представителями Нового Света. По крайней мере, хотим себя так чувствовать. Порой даже больше парижанами, нежели москвичами — в наших мечтах. Мы европейцы и по жизненному ритму, и по нервозности, и по меланхолии. Там вроде как дома, в лучшем смысле этого слова. В идеализированном смысле.
У меня было три Парижа, а может, четыре. Впервые я приехала туда как молодая премьерша. И это был Париж с картинки: меня водили и показывали всем известные по фотографиям в энциклопедиях достопримечательности — Эйфелеву башню, Собор Парижской Богоматери, Монмартр, Мулен Руж. знакомили со знаменитостями «с картинки», давали посидеть с ними рядом, в их излюбленных ресторанах, а то и на их родных диванах, поболтать на привычные им в таких ситуациях темы или, скорее, послушать, о чем болтают они. Все это напоминало протягивание пальца в клетку, чтобы потрогать редкое животное. Застывший кадр из воспоминаний того периода: я иду в новом плаще по залитой вечерним солнцем парижской мостовой. Плащ цвета кофе, с легким бликом, небольшими плечиками, расширяющийся книзу в форме трапеции, при ветре подол раздувается, стремясь накрыть меня с головой. Я спешу пересечь площадь, едва поспевая за моим спутником А.К. Он оборачивается, останавливается, смотрит на меня — нас разделяет каких-нибудь метров десять лучистой мостовой — и застывает с улыбкой, словно вспышкой фотокамеры: «Ты сейчас очень красива!» Я давно ждала такого мужского взгляда и наконец получила. Спасибо этой мостовой. Я чувствую свое похудевшее тело, которое болтается в плаще, словно пестик в колокольчике: моя жизнь делает изгиб, вбирая в себя опыт элитарного Парижа. Я пробуждающаяся женщина, в ее изысканном, светском варианте. Мои скулы становятся слепком «тех самых скул», прославленных камерой Ренуара, Годара, Брессона. Вот даже плащ на ветру образует складки вокруг худеющего тела так киногенично, что мой спутник — известный режиссер и эстет, не может отвести глаз. Меня с моим новеньким плащом вот-вот забросят в самую гущу взбитых сливок кинобогемы мира! Я спешу туда, где меня назовут «petite vedette», и куда пропускают только тех, кто успел запечатлеть свой облик и свое дыхание на кинопленке, или свои мысли и чувства на листе бумаги, на холсте, на сцене.
