Я затрудняюсь сейчас сказать, была ли та ягода именно земляникой. Она росла среди толстых и сочных стеблей высоченной луговой травы и была оттого немного бледной. Но эта бледная ягода всегда оказывалась очень вкусной. Она походила на крупную землянику, но почему-то мы все до одного звали ее по-другому: не земляникой, а клубникой.
Собирать клубнику было удивительно интересно. Ты пробирался среди здоровенных кустов, раздвигал стебли трав и то и дело натыкался на птичьи гнезда, на птенцов-слетков или на шустрых пуховых зайчат. Этих зайчат мы иногда ловили и приносили в деревню вместе с многочисленными рассказами о том, что с кем приключилось сегодня в лугах, кто и как собирал сегодня клубнику-землянику.
Мы не собирали клубнику про запас, не приносили ее домой в банках, бидонах, но тем не менее память о близких мне рязанских местах с тех пор прочно связана именно с этой ягодой, что росла широко, сочно и крупно по богатым заливным лугам за Окой. Родила эта ягода каждый год — наверное, там, в тепле рязанских земель, среди высокой густой травы и буйных кустов не страшны были ей ни холодные ветры, ни поздние заморозки, что могли погубить цвет и лишить заливные луга ягодного урожая…
Пожалуй, ветра и заморозки не мешали цвести и приносить урожай и той землянике, что росла в Брянских лесах. Быстрая и удивительно чистая речка Нерусса вольно петляла среди дубрав и сосновых боров. Вот в эти сосновые боры я и ходил за земляникой. Я собирал ягоды здесь всегда лежа на животе, несмотря на всякие предостережения относительно гадюк, которые якобы и любят как раз самые ягодные места. Земляника в Брянском лесу была очень теплой, очень сладкой и чуть терпкой, как гречишный мед. И вот эти красные, даже рубиновые, ягоды, звонкие сосны корабельной стати, стрелочки смолокуров по сосновым стволам, легкий сухой мох и опустивший к земле листья зрелый ягодник и остались для меня доброй памятью о приветливой и щедрой Брянщине…
В сырых Вологодских осинниках и сумрачных еловых островах Архангельской земли земляника не родилась. Но зато какая радость приходила к тебе, когда, окончив прокос по луговому клеверу и вернувшись к началу нового прокоса, на самом краю лесной полянки, среди срезанного косой поповника, клевера и стеблистой травы ты замечал вдруг мелькнувший огонек скромной северной ягоды.
Ты нагибался, осторожно разбирал влажные от утренней росы, только что упавшие стебли трав и, конечно, находил среди них кустик земляники. Он был особенно дорог и светел среди северных ветров, сырых осиновых стволов и тяжелых, мокрых еловых лап. Ты долго не решался положить ее в рот, но когда ягода подавалась языку, ты неожиданно открывал для себя главную тайну северной земляники.
