Я боязливо выглядывал за дверь, готовый в любую секунду шарахнуться от очередного заряда, и через белую, несущуюся стену месива кое-как разбирал бесчисленные силуэты дроздов, зябликов, трясогузок. Тут же жались к стене дома и горемыки скворцы. Я еле-еле успевал захлопнуть дверь, чуть было не сорванную с петель, пережидал очередной шквал, снова выглядывал за дверь, снова видел птиц, птиц и птиц и невольно вспоминал «Ноев ковчег»… Чем-то это невероятное по количеству птиц сборище действительно напоминало легенду о «всемирном потопе». Только этот «потоп» был «исполнен» в чисто северном варианте — он состоялся в середине мая, пришел к нам с севе-ро-восточным ветром и затопил глыбами сырого снега показавшуюся было весну…
Следом за северо-восточным ветром снова, как ни в чем не бывало, прикатила на красном солнышке сухая жара. Жару, как и положено, в канун цветения черемухи сменил новый холод, потом опять жара, за ней волна очередного «резкого похолодания» — и так, кажется, без конца, перемешиваясь, перекручиваясь самыми разными ветрами, висели, сумасбродничали, ревели, лили, сушили, грели и ласкали ненормальная весна и бестолковое лето небольшой остров посреди большого северного озера…
К концу лета, к началу осени я не раз принимался восстанавливать в памяти подробности мая, июня, июля, но из всей каши погод и непогод мне вспоминались только ветра, жуткие, ревущие ветра, которым по всему полагалось быть лишь где-то там, далеко, над какими-то не то гремящими, не то ревущими широтами.
Первым я почему-то всегда вспоминал северо-западный ветер, сырой и тяжелый от воды, ветер беспутный, неверный, как гнилая, набухшая от осенних волн дырявая лодка… Такая лодка качалась, плыла и тонула одновременно. Северо-западный ветер всегда оставлял после себя чувство обреченности, которое испытывает человек, потерявший последние силы далеко от берега. Северо-Запад был ветром теплого Гольфстрима и ледяных айсбергов одновременно. Он рождался где-то совсем неподалеку от нас, и казалось, что эта близость должна была сделать северо-западный ветер добрым, желанным, но мне очень верилось, что родным этот ветер никогда нс был ни скалам, ни озеру, ни моему острову среди волн и карельских лесов…
Юго-западный ветер был ветром распаренных болот и сырого горячего торфа, только что сложенного на краю торфяной канавы. Когда приходил этот ветер, то мне казалось, что где-то там, среди лесов и болот Полесья, кто-то очень большой взял и затопил огромную деревенскую баню. В бане от жара трещали стены и гнулись в окне стекла. Жаром то и дело вышибало в бане дверь, и тогда, как из душной парной, приходил ко мне на озеро едкий сырой пар. Правда, этот пар-ветер успевал по дороге немного остыть, но добирался до нас и именно здесь опрокидывал ушаты горячего дождя. Такой дождь напоминал воду неглубоких стоячих водоемов и подсыхающих болот. На улице было жарко и душно так, что в короткие перерывы между дождями у моего дома, все еще хранящего в подполе прохладу недавней зимы, потели окна, но не изнутри, а снаружи.
