— Детей — да. А вот кочевников или толпу богомольцев от банды душманов даже мне отличить трудно. И про женщин сказать не могу. Еще при Тараки в Кабуле наши студентки Восьмого марта вышли на улицу, сняв чадры. Ахванисты открыли огонь по ногам девушек из автоматов. Двух бандитов схватили в толпе. Оба скрывались под чадрой.
Подошли летчики, отдали честь.
— Про зверюшек рассказывал, Карпухин?
— Никак нет, товарищ полковник. Я им читал сказку Пушкина о попе и работнике его Балде.
— Наизусть?
— В основном своими словами — в переводе раек не звучит.
— Ты, Карпухин, поосторожней с религией, — остерег капитан. — Тут тебе не Среднее Поволжье и даже не Средняя Азия.
— Вы за религию шибко не тревожьтесь, товарищ капитан, — ответил Карпухин. — Она не понесет большого ущерба, если работник Балда накажет тремя щелчками жадного муллу, который вступил в союз с самим шайтаном, чтобы только обобрать нищего батрака. Аллах-то не дремлет, он сам избрал Балду своей карающей десницей.
Офицеры рассмеялись.
Оглушив долину звенящим гулом, вертолет круто ушел в небо, слегка накренясь, описал дугу, выходя на маршрут, и, пока не пропал за гребнем, вслед махали смуглые руки людей, возвращающихся в селение от воинского лагеря.
Вечерние сумерки быстро сменила глухая ночь. Ни звездочки не пробивалось на пасмурном небе, и за освещенными подступами к воинскому лагерю, казалось, горы затопило нефтяным океаном. Зато вокруг полевой хлебопекарни было светло и оживленно: у хлебопеков дела прибавилось, их дежурной смене не спать до утра.
В полночь где-то в километре от лагеря раскатисто грохнул выстрел. Начальник караула едва успел выскочить из палатки, как прогремел другой, резче и суше. В полном безмолвии ночных гор, в неширокой долине, долго затихало рассыпчатое эхо.
— Первый, похоже, из ружья, второй — винтовочный, — сказал часовой у палатки.
— Может, охотник? Хотя в такую теменъ…
— Если из засидки на тропе, с подсветкой, — вполне возможно.
— Сначала из ружья, а потом — из винтовки?
Где-то близко посреди долины прогремело несколько выстрелов, эхо слилось в сплошной лавинный грохот. Лейтенант, не мешкая больше, поднял караул в ружье, объявили тревогу во всем лагере. Солдаты заняли места по боевому расчету, машины, выдвинутые к границам лагеря, послали в темноту лучи света, но, кроме каких-то мелких зверюшек и перепуганной лисицы, наблюдатели ничего не заметили. Часовые тоже не видели подозрительного. А через полчаса в караульную палатку привели задержанного. Вызванный переводчиком начальник хлебопеков с удивлением узнал одного из дневных посетителей.
