В горах долго светает | страница 22



Почему-то вдруг вспомнилось Лопатину, как однажды, забыв осторожность, он погнался за таинственной «летающей тарелкой», а когда настиг — разглядел обычный воздушный шарик мутно-зеленого цвета, занесенный неведомыми ветрами в глубину горной пустыни.

Заскрипели половицы в сенях, вышел отец, белея кальсонами из-под накинутого пальто.

— Полуношничаешь? Ну-ка, подвинься.

Сел рядом, пошарил в кармане пальто.

— Дай твою, што ль, сладенькую, с фильтром. — Долго разминал плотную сигарету, пошебарчал спичками, но прикуривать не стал. — Говорят, космонавты совсем не курят, правда, што ль?

— Правда.

— И летчикам, говорят, тоже это вредно — кислороду, мол, наверху не хватает.

— Всем вредно — вон, даже на пачках теперь пишут.

— Может, для того и пишут, штоб больше брали? Еще вон Пушкин писал: человеку, мол, запретный плод сладок.

— Это и до Пушкина писали, да не про всякий плод. Керосин-то не пьют.

— Карасин — да. Только на бочках с карасином никто и не пишет, што нельзя. Зато вон спирт глушат, а в нем калориев столько же... Однако уже зорит. Шел бы поспал.

— Не спится что-то.

— В твои-то годы? Хотя в твои годы иные как раз и задумываются. Ты ж не парень, вроде и не мужик — холостой потому что. Полмужика и есть, а надо быть полным. Я, пожалуй, даже постарше тебя из армии пришел. Тогда, после войны, молодежь придерживали — еще дослуживали фронтовики, кто помоложе. И служили мы подольше нынешних, а меня тоже в авиацию направили — четыре года с лихвой. До армии-то на девок смотрел так — сквозь пальцы. Пришел, мать встретил — будто присушили меня к ней. Целый день в поле с трактора высматриваю: не появится ли наша учетчица? А вечером вот так же на крылечке сижу, о ней думаю.

Андрей усмехнулся.

— Бабка твоя еще жива была, выходит она как-то и говорит: «Да што же ты, сынок Петруша, маешь себя зазря? Ступай да посватай. Девица скромная, работящая — в большой семье росла». Откуда только она про мои страдания узнала? Ну, я в бутылку не полез, прямо и говорю: сосватаю тебе молодую сноху, а куда ее вести — в голые стены? Да и на мне самом-то — в чем из армии пришел. Что нажили до войны — прожить успели. Дед твой, сам знаешь, еще в сорок первом голову сложил, старший брат мой — в сорок третьем. Я лишь работать начал, и сестра уж заневестилась. Известно, девка не парень, ей и приодеться надо. Сколько с матерью зарабатывали — на нее шло...

Отец чиркнул спичкой, посмотрел на огонек, но не прикурил.