После обеда мы еще час лазили по всему судну. Спускались в кочегарку, заходили в красный уголок. Не допытывались больше ни о чем, никого не расспрашивали. Все было ясно. Оскар мрачнел с каждой минутой. Казалось, он о чем-то думал, мучительно и тяжко. Нам не хотелось возвращаться на свое корыто. Не сговариваясь, мы вышли из порта и до поздней ночи бродили по улицам.
— Эх, Пауль! Живут же русские! — восторженно повторял Оскар всю дорогу. — У них ведь рай. Настоящий рай! Будут ли когда-нибудь у нас такие каюты и такие обеды? Навряд ли. У них же своя власть. Проклятая наша житуха.
Спустившись в кубрик, Оскар повалился на койку и уснул, не раздеваясь.
Наутро мы ни словом не обмолвились о советском судне и, пока стояли у причала, с тоской поглядывали на «Смольный».
На другой день советский пароход ушел в море, оставив во мне горечь утраты и беспокойство.
Разгрузившись, тронулись в обратный рейс и мы. Снова туманный простор Атлантического океана и тоскливый крик чаек, провожавших нас от берегов Англии.
В Нью-Йорке Оскара ждала Китти, о которой он говорил весь переход до Америки и фотография которой висела у него на переборке над койкой.
Меня же никто не ждал, и не к кому мне было спешить. Разве что на почтамт, где, по моим расчетам, должно лежать письмо от консула. Я терпеливо достаивал вахту у котла. Мы пришвартовались у Бруклинского моста.
Но неожиданно нас вызвал капитан.
— Какого черта ему надо! — растерялся я. Вызов к капитану предвещал несчастье. Матросы редко удостаивались чести лицезреть Голдерса.
— Дело плохо! — прошептал Оскар, робко переступая порог его каюты и вытягиваясь в струнку.
Капитан, увидев нас, круто повернулся, сжав кулаки:
— Вон! Вон! Сию же минуту вон, чтобы духу вашего не было на моем судне!
— В чем дело, сэр?
— Они еще спрашивают! — Голдерс весь затрясся. — Вы ходили на советское судно в Ливерпуле?
— Разве морякам запрещено ходить в гости к морякам?
— Молчать! То особые моряки. Коммунисты! Я не хочу иметь из-за вас неприятности. Уходите! А не то сообщу в полицию и…
Капитан откинулся в кресле и, сунув в рот какую-то таблетку, запил водой из графина.
Мы неподвижно стояли у порога каюты. Может быть, капитан все-таки оставит нас на судне, мы ведь были неплохими матросами. Проглотив еще таблетку, он заговорил спокойнее:
— Поймите, ребята! Я не могу вас держать. Меня могут вызвать в ФБР или в комиссию. Скажут, что потворствую большевистской пропаганде. Мистер Паркинс приготовил вам расчет.
