Однажды вечером, желая Клоду спокойной ночи, убирая волосы с его лба, слушая, как он мило и сонно рассказывает о своем дне, Рози сжала ладонь Пенна в поисках поддержки и поглубже вдохнула.
— Разве ты не устаешь от этих переодеваний? — мягко спросила она.
Клод наморщил лоб. Пожал плечиками.
— Да все нормально.
— Знаешь, — осторожно, очень осторожно проговорил Пенн, — ты мог бы ходить в школу в платье или юбке, если тебе хочется. В этом не было бы ничего страшного.
— Нет, было бы, — возразил Клод.
Рози почувствовала, что на глаза навернулись слезы естественного облегчения от того, что Клод не ухватился за эту возможность немедленно. Но она все же настаивала:
— Да нет же, не было бы!
— Другие дети стали бы надо мной смеяться. — Глаза Клода тоже были полны влаги.
— Верно, — признал Пенн. — Стали бы. Но и в этом нет ничего страшного. Они же не со зла. Посмеялись бы день-другой, а потом позабыли бы о тебе и стали смеяться над чем-то другим.
— Они никогда не позабыли бы. Они смеялись бы надо мной каждый день, вечно.
— Мы бы тебе помогли, — сказала Рози. — Мы могли бы придумать, как отвечать на насмешки. Мы могли бы придумать способы их игнорировать.
— Не могли бы.
— Мы могли бы поговорить с мисс Эпплтон.
— Мисс Эпплтон меня не любит.
— Конечно же, любит!
— Нет, она считает, что я странный. И если я буду ходить в школу в платье, она будет думать, что я очень странный.
— Ты не будешь странным. Ты будешь в платье. Умный, милый, добрый, забавный ты — в платье. Это было бы нормально.
— Нет, — мотнул головой Клод, — нормально другое. Настоящая одежда дома, садовская одежда в садике. Я могу просто переодеваться.
Это «настоящая» звенело в голове у Пенна, пока не стало оглушительным.
— Ну, конечно, это тоже нормально. Но ты должен иметь возможность быть тем, кто ты есть, носить то, что тебе нравится. Другие дети, воспитательница, друзья, — словом, все нормально к этому отнесутся. Все любят тебя таким, каков ты есть.
— Никто, кроме вас, — не согласился Клод. — Никто, кроме нас. Мы — единственные.
Мы — единственные. Эти слова преследовали Рози, донимали ее. Они вытеснили немало других забот, чтобы скачком переместиться на третью или четвертую позицию. Рози была благодарна за то, что Клод ощущает поддержку дома. И была в ужасе, что Клод чувствует себя таким незащищенным вне дома. Но Рози привыкла к противоречивым эмоциям, поскольку была матерью и знала каждый миг каждого дня, что никто в целом мире не мог бы любить, или ценить, или поддерживать ее детей так же хорошо, как это делала она, — и все же необходимо, тем не менее, отправлять их в этот мир.
