Таковы были заботы Пенна со второй по двадцать девятую. Ему казалось, он чувствовал, как в грудной клетке зажужжали пчелы. Но не успел переключиться в воспитательный режим, как Клод слез со стула, поскакал наверх и без единого слова вышел оттуда без платьица и заколок, футболка-юбка Пенна исчезла, осталась только его собственная футболка поверх темно-синих шортов. Клод повесил на плечо кожаную сумку, не оскверненную на сей раз арахисовым маслом, и все отправились в школу. Вернувшись домой под конец этого, гораздо более спокойного дня, он прошел прямо к себе в спальню, снова натянул футболку Пенна под собственную, заколол волосы заколками, добавил к ним пару серег-клипс, принадлежавших Кармело, и уселся за стол в столовой вместе со всеми делать домашнее задание. Пенн прикусил нижнюю губу. Сам наряд не сильно его обеспокоил — где-то на уровне конца третьего десятка забот, — но постоянство начинало прокрадываться в первую десятку. Вместо беспокойства он занялся домашним заданием.
Пенн был ответственным за него, и у него были свои правила. Выполнение домашки — и даже перечисление жалоб на него — никогда не начиналось раньше, чем все перекусят. И это должен быть хороший перекус. Пенн считал «арахисовое масло на черешке сельдерея» полным дерьмом и был прав. Оладьи с голубикой. Шоколадно-банановые кексы. Мини-пиццы с цукини. Вот это был перекус так перекус. Затем со стола в столовой убирали, протирали его и реквизировали для работы. Все мальчики — включая самого Пенна — усаживались и брались за работу, молча трудясь, при необходимости задавая вопросы и прося дополнительной помощи, успокаиваясь, чтобы остальные могли сосредоточиться. То, что домашнее задание выполняли все вместе, делало его более приятным. Пенн вспоминал, как сам в детстве просиживал часами в комнате, нехотя решая математические задачи, записывая опыты по естествознанию или зубря названия разных предметов на французском. Родители на первом этаже смотрели телевизор или со смехом обсуждали свой день, в то время как он наверху страдал от одиночества, скуки и навязчивой неуверенности в passé composé[7]. Однако сейчас, в столовой, вместе с когортой сыновей, он мог подходить к процессу как к ужину: все было общим, и трудности, и победы, и каждый вызывался помочь другим сообразно способностям. Ру мог спросить: «Кто-нибудь знает синоним слова „общество“?», а Бен воскликнуть: «А разве есть перевод слова „суфле“ на испанский?», а Ригель с Орионом могли вместе строить ракету, в то время как отец надеялся, что это задание по естествознанию, а не просто желание все взорвать.
