— Бу-у! — завопил Ригель.
— Ву-у! — завопил Ру.
— «Когда-то давным-давно…» — нараспев сказал Пенн.
— «Когда-то давным-давно»? — переспросил Бен.
— Доспех не был пуст. Он был полон. Внутри оказалась история — история, которая хотела выбраться.
— Зачем она хотела выбраться?
— Этого хотят все истории. Они хотят выбраться, быть рассказанными, услышанными. Иначе какой смысл в историях? Они хотят помогать маленьким мальчикам засыпать. Они хотят помогать упрямым мамам влюбляться в пап. Они хотят учить людей разным вещам и заставлять их смеяться и плакать.
— А зачем истории заставлять кого-то плакать? — Бен был куда серьезнее, чем его братья.
— По той же причине, по которой ты плачешь и без историй, — сказал Пенн. — Ты плачешь, и потом тебе становится легче. Перестают саднить царапинки. Чувства становятся не такими болезненными. Иногда бывает печально или страшно, и ты слушаешь печальную или страшную историю, и тогда тебе становится не так печально и не так страшно.
— Как-то это бессмысленно, — усомнился Бен.
— И тем не менее, — пояснил Пенн.
— А это все, что сказала та история? — Орион вернулся к теме. — «Когда-то давным-давно»?
— Не-ет, та история была волшебной. Она была бесконечной. У нее не было концовки. Она была безграничной. Каждый раз, когда казалось, что вот-вот придет конец, будет мораль или развязка, она сворачивала в другую сторону и начиналась заново.
— А что было написано на последней странице… — иногда буквоедство Бена стреноживало творческие таланты отца, — где полагается быть слову «конец»?
— В ней не было последней страницы. Она была волшебной. — И Пенн снова продемонстрировал чистый блокнот на пружинке, и показал, как можно листать и листать страницы, и всегда будет следующая страница, чтобы ее перевернуть.
— Как круг? — уточнил Бен.
— Именно.
— Истории — это не круги, — возразил Ру.
— Все истории — сплошь круги, — не согласился Пенн.
— Я не понимаю, папа, — в один голос сказали Ригель и Орион.
— Никто не понимает, — успокоил их Пенн. — Истории — штуки очень таинственные. Это их вторая цель. Рассказывать себя. И быть таинственными.
— А что случилось дальше? — спросил Ру. — В этой истории?
— В какой?
— Что — «в какой»?
— В какой истории? В истории о Грюмвальде? Или в истории, выходящей из этого рыцарского доспеха?
— В обеих.
— Много. Много всего случилось дальше. В обеих.
— Расскажи! Расскажи!
Пенн подумал про себя, что с его стороны было мудро нарожать себе целый греческий хор для слушания сказок.
