— Замолкни, Силан! — прикрикнул на хрипатого Сидорей Калмыков. — Ты цуциком бесштанным под возами колесную мазь обтирал, а мне в Чечне сам войсковой старшина Хвостов Егория вешал. Во так-то, парень…
— Дак ить я ж и толкую… Про быков Прокопа али про что?
— Казачок чейных вон красуется, во об чем спрос. А ты пове-ел в объезд черт-ти куда. Быков каких-то припрег. Прокопа покойного, турку с ятаганом… Смолоду балаболкой ты, сказывают, слыл, а нонче и вовсе удержу не стало.
Конфузливо сгреб Силан в горсть хилую бороденку, плюхнулся костлявым задом на лавку — не смел перечить старшему.
Разрешил спор тесть Никодима Попова, известный на весь хутор тугодум, Зиновей Корцов; в затишье вдруг брякнул ни с того ни с сего:
— Хохол ить.
Ближние переглянулись: к чему тугодум?
— Ты, Зиновей, нашто хохлов тулишь, а? — спросил Сидорей, доискиваясь его взгляда.
— Хохол, он и есть хохол, как не поворачивай.
Хуторцы удивленно пожимали плечами: в своем ли уме? Зиновей Корцов, утираясь рукавом чекменя, попробовал пояснить:
— Не казак верховой энтот… Хохол вовсе. Макея парубок, что на задах у моего зятя, Ампуса.
Неловкость, явная досада ворохнулись на лицах. Разглядывая свои новые чирики, интерес проявил урядник:
— Эт Макея, коева?
Взыграл у Силана Кондейкина застарелый зуд; ехидно выткнув клин бородки, уязвил:
— Коий летось жесть тебе менял на курене. Ага. Вот он самый и есть тот Макей. Ты его еще обжулил на целковый при расчете. Забыл?
— Будя тебе, Силан, наскакивать. Как кочет, ей-ос-подь, — вступился опять Сидорей за урядника. — Ну и обжулил. Что с того? Коль хочешь знать, даже грех не обжулить мужика. На то ты казак.
У помоста прошел обратно ходкой рысью ладный всадник, с таким трудом опознанный судьями. Провожали его, покуда не смешался с казаками, гарцевавшими поодаль.
На диво согласное мнение всех высказал урядник:
— Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.
2
Из проулка вывернулась тачанка, за нею — верховые. Нюрка едва успела прижаться к людской стенке; пристяжной обдал горячим дыханием. Отбившись от подружек, работая локтями, она выбралась к веревочному барьеру. Место удобное: помост рядом, и выгон как на ладони. Детвора больно орет, свистит — не слыхать, о чем переговариваются отец с тем приезжим, в серой каракулевой кубанке…
С утра отозвалось непонятной тревогой в девичьей груди. Вроде ничего такого не произошло… Вернулась из садов — в доме чужие. Разговлялись. Плюхнулась у себя в боковушке одетая на неразобранную кровать, переполненная до краев звеняще-хмельной радостью. Недолго побыла наедине с охватившим чувством. Кликнул отец.
