— Чтобы только…
— Да ты не беспокойся, — с полуслова понимает Щедрова Рябов. — Все продумано. Он сегодня не у себя ночует, а у больной дочери. Она на соседней улице живет, недалеко отсюда. Он часто ее навещает, а иногда и ночует, когда ей особенно плохо. Ты сам знаешь, как тяжело она больна.
Рябов оставляет Щедрова одного, а сам уходит в соседнюю комнату. Спустя несколько минут чуть слышно скрипит уличная дверь, и хозяин дома возвращается к своему ночному гостю.
— Ну, как у вас тут? — спрашивает его Михаил Миронович.
— Известно как при их «новом порядке» живут советские люди. Я уже не мастер депо, а всего лишь слесарь. Не угодил чем-то шефу, а Павел Иванович не решился за меня заступиться. Это, конечно, могло показаться им подозрительным. А ему, видишь ли, передо мной неудобно. Я даже разозлился. «Не имеете вы права, говорю, за меня заступаться. Вам надо быть вне всяких подозрений». Но он все равно переживает, мне ведь теперь и платят меньше, а ему известно, какая у меня семья.
Не успевает Михаил Миронович как следует расспросить Рябова о деповских новостях, как в кухонное окно раздается осторожный трехкратный стук.
— Пришел, — с облегчением произносит хозяин дома и спешит открыть дверь.
— Здравствуйте, дорогой Павел Иванович! — порывисто поднимается навстречу Паулю Лейтнеру Щедров. — Хоть и немного прошло времени, а кажется, будто мы с вами целую вечность не виделись.
Рябов оставляет их одних, плотно прикрыв за собой дверь. Они садятся друг против друга за кухонным полом и некоторое время пристально рассматривают друг друга. Щедрову кажется, что Лейтнер не только похудел за это время, но и постарел. В густых волосах его стало больше седины, под глазами резче обозначились морщинки. А лицо самого Михаила Мироновича заросло такой густой партизанской бородой почти до самых глаз, что Лейтнеру не так то просто разглядеть, что изменилось в нем. Но глаза все те же живые, внимательные.
— Ну, как вы тут? — спрашивает, наконец, Щедров.
— Худо, Михаил Миронович… До того худо, что прошу взять меня к себе, в ваш партизанский отряд. Знаю, что нужен именно здесь, но больше просто нет сил. С шефом депо едва сдерживаюсь, а с Штралендорфом и того хуже. Он сует свой нос буквально во все, и чуть что — отчитывает, как мальчишку. Боюсь, Михаил Миронович, что сорвусь как-нибудь, и тогда…
— Не должно этого быть, Павел Иванович.
— Да-да, не должно! Не имею на это права, но ведь нервы не выдерживают…
