Когда Массиньи поднялся со скамейки и повернулся, он ощутил то же чувство, что и несколько дней назад, в Шанноне — смущение. Если бы у него была розово-белая кожа, как у жителей Скандинавии, то, верно, его лицо покраснело бы от прихлынувшей крови. Перед ним стояла та девушка, которую он встретил у входа в паб, возле аэропорта.
Лишь простояв несколько мгновений молча, он осознал, что теперь у него появилась возможность её рассмотреть.
Высокая, с прекрасно очерченной фигурой, с черными волосами, спускавшимися до середины спины. На определенном расстоянии её глаза могли показаться лазоревыми, но, присмотревшись, Мигель понял, что этот цвет не так просто описать. При другом освещении они могли показаться темно-голубыми, а при ином — зелено-голубыми или, даже, зелеными.
Она была одета в рубашку кремового цвета и темно-коричневую юбку. Рукава были закатаны выше локтей, подчеркивая красоту её рук, достойных статуй Афины и Артемис. У нее была высокая грудь, а сложение незнакомки роднило её со статуями греческих богинь. В металлических деталях её пояса Мигель легко угадал кельтские мотивы.
Безупречной гармонией отличалось и лицо незнакомки. Представляющее собой удлиненный широкий овал, с нежными очертаниями, оно являло собой образец красоты, единой, от поросшего жесткими кустарниками побережья Андалусии до заснеженных вершин Шотландии. Прекрасный изящный профиль роднил её с изображениями критских богинь и смертными женщинами, запечатленными на холсте итальянскими мастерами. Красиво очерченный рот, миндалевидный разрез глаз, густые ресницы и черные, резко изогнутые брови напоминали об итальянках, уроженках Прованса и других дочерях средиземноморских народов. Но особого внимания заслуживал цвет кожи незнакомки — матовый, напоминающий цвет очищенного миндаля. Массиньи видел подобный цвет кожи у многих итальянок и француженок, равно, как и у многих англичанок, и прекрасно понимал, каким безупречным загаром может покрываться кожа незнакомки.
— Когда я встретил его на Пер-Лашез, тогда он умел говорить, — шутливо произнес Хорхе, оборвав тишину.
— О, Лилит, — вслух, на английском, произнес Мигель, обратившись к незнакомке так, как он уже прозвал в своих мыслях. — Ты меня сразила дважды: в первый раз, тогда в Шанноне, а во второй — сейчас. Истинная леди — очаровательная и непринужденаая, властная и нежная…
— Это — Фабьенн Галан. В Сорбонне она изучает окситанскую поэзию, а также галисийскую средневековую литературу, — Ортега решился представить незнакомку. — Она без памяти увлечена и архитектурой, и искусством реставрации… не говоря уже о живописи, — с улыбкой произнес испанец.
