Пробовал я гладить его по спине. Он еще крепче смыкал глаза и только мурлыкал от удовольствия. Он решительно не хотел прыгать.
Хотел я научить его стоять на задних лапах. Пока держишь крепко за передние лапы — он действительно стоит на задних. Но стоит выпустить его передние лапы из рук, как он тут же падает ка все четыре и… прыгает на диван.
Учил я его ходить на двух ногах. И вот, пока я веду его за передние, идет, а как только выпущу их из своих рук — сам, дескать, иди! — никак не хочет идти. Я уж и мясом приманивал его — не помогало. Если поднесу котлету к самому носу, непременно схватит. Если же подвешу ее к потолку, чтоб сам поднялся на задние лапы и достал, будет целый день голодать, бездельник, но и с места не сдвинется. Только сердито мяукает: сними, мол, котлету с бечевки.
Вот тогда я и решил проверить, как повлияет на Дорофеича та дрессировка, которую не признавал Дуров. По примеру других дрессировщиков, я взял в руки прутик. Взял и говорю Дорофеичу сурово: «Эй ты, лодырь! Если не хочешь быть битым, поднимайся быстрее на задние лапы и хватай котлету зубами. Схватишь, так в награду еще две получишь. Как премию. А если ты, котюга поганый, не исполнишь мой приказ, я этим прутом спущу с тебя медвежью шубу». Что же вы думаете? Повлияло это на него? Точь-в-точь как на лодыря-двоечника просьба или объяснение учителя. Сощурился он, отвернул свою морду и даже не посмотрел на прутик.
Ну я все-таки угостил его прутиком. Сжался он в ком, уши прижал к голове, глаза сомкнул крепко-крепко и словно врос в пол. Я его «дрессирую», а он — ни звука! Решил, наверное, испытать мои нервы. Ну и ничего не вышло у меня. Дорофеич выпрыгнул в окно и до самого вечера не появлялся. Я убедился, что дедушка Дуров писал правду, и понял, что дрессировщик из меня не получится.
Только я не сразу прекратил дрессировку. На следующий день я из бумаги и лоскутков старой материи изготовил для Дорофеича генеральскую форму. Надел я на него узенькие брючки с желтыми лампасами, на плечи натянул красный китель с круглыми парчовыми погонами и желтой бахромой, а на голову — высокую-высокую шапку из бумаги. Поставил Дорофеича на задние лапы — не кот, а настоящий тебе Наполеон, только с усами. А усы роскошные: седые, как у старого гренадера из тех, которых я видел в кино. Ну и смешной же был Дорофеич в своей форме. Я водил его по дому, а он стеснялся. Закрывал глаза, отворачивался и, судя по всему, не хотел быть военным. Но, хотя Дорофеич и не пожелал маршировать по доброй воле, я все равно показывал его и маме, и папе, и многим другим. Все весело смеялись, а Дорофеич продолжал смущаться. А когда вырвался из моих рук, то утащил на чердак всю форму, да и растерял где-то и свой китель, и брюки, и высокую-высокую гренадерскую шапку.
