Первая услышанная мной (как ни смешно, в нашем студенческом женском туалете – месте секретных излияний) песня Галича «Про маляров, истопника и теорию относительности» долго оставалась анонимной, но остроумие и залихватский напев сделали ее непременной участницей студенческих и семейных застольных посиделок. Чуть позже до нас доплыли «Облака», уже под именем автора, и восхитили всех. Горькая насмешка над «сладкой» жизнью реабилитированных таким семьям, как наша, была близка и понятна:
Я и сам живу – первый сорт!
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!
Помнится, маму особенно поразила строчка о зубах – как о несомненном и убедительном свидетельстве советского материального благополучия.
К концу шестидесятых с магнитофона лавиной полилась жгучая современность, с особым, «галичевским» прононсом.
…Ну как про Гану – все в буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами.
А как вызвали меня, я свял от робости,
А из зала мне кричат – давай подробности!
(«Красный треугольник»)
Да, недаром после выступлений Галича в Париже русские эмигранты первой волны недоумевали: талантливо, зажигательно, только на каком языке он поет?! Однако для нас каждая деталь, каждое слово попадали не в бровь, а в глаз: сардельки и сосиски уже с начала шестидесятых были вожделенным дефицитом, который удавалось «поймать» в определенные дни в служебных буфетах; практически всем была знакома липкая атмосфера нездорового любопытства при публичном обсуждении абсолютно частных и интимных жизненных ситуаций и жуткое чувство робкого страха одиночки, стоящего перед распаленной аудиторией.
…Я гляжу на экран, как на рвотное:
То есть как это так, все народное?!
Это ж наше, кричу, с тетей Калею,
Я ж за этим собрался в Фингалию!..
(«Баллада о прибавочной стоимости»)
Политэкономия (как капитализма, так и социализма) входила в обязательный пакет общественных дисциплин во всех вузах. «Марксистскую научность» советские специалисты обязаны были знать назубок. История о бедолаге, получившем «капиталистическое» наследство и нарвавшемся на фингальскую «революцию» и национализацию земель, фабрик и заводов, наглядно разоблачала опостылевшую ложь о благом отсутствии частной собственности, и мы с наслаждением распевали:
– Дорогой ты наш, бархатный, саржевый,
Ты не брезговай, Вова, одалживай!
Мол, сочтемся когда-нибудь дружбою,
Мол, пришлешь нам, что будет ненужное…
Бешеным успехом пользовался цикл о Климе Петровиче Коломийцеве, «Песня-баллада про генеральскую дочь» и многое, многое другое. Все, конечно, со слуха:
