Но в 1794 году, когда нужно было подавлять восстание Тадеуша Костюшко в Польше, Екатерина вымолвила: «Я посылаю в Варшаву две армии. Одну — из войск, другую — Суворова». И он не подвел. Как писал Державин, «Шагнул — и царство покорил». Увы, с этой одой случился казус, обидный для поэта. Когда Василий Попов — секретарь императрицы — читал ей новое произведение Державина, он ошибся. У поэта было:
Бессмертная Екатерина!
Куда и что еще? Уже полна
Великих ваших дел вселенна.
А Попов прочел:
Бессмертная Екатерина!
Куда и что еще? Уж пОлно…
То есть, мол, хватит, довольно, можно и остановиться. Чистое якобинство! Конечно, императрица прогневалась, и уже отпечатанные экземпляры оды были заперты в одной из комнат дворца…
На закате лет императрица почти потеряла слух, не понимала музыки, но по-прежнему любила ее слушать и приказывала своему последнему фавориту, князю Платону Зубову, устраивать у нее квартеты и комнатные концерты. Прослушав однажды квартет Гайдна, она подозвала Зубова и сказала ему на ухо:
— Когда кто играет соло, то я знаю, что как кончится, ему надо аплодировать, но в квартете я теряюсь и боюсь похвалить некстати. Пожалуйста, взгляни на меня, когда игра или сочинение требует похвалы.
Эпоха Просвещения пронизана ностальгией по идеалам античности. Екатерина, оставаясь христианкой, не принимала апологии страдания. И намеревалась провести земную жизнь в трудах и наслаждениях. Она отдавала должное церковной жизни, усердно изучала православные традиции, без которых невозможно было стать настоящей русской царицей. Посещала монастыри, молилась перед чудотворными иконами. Но это не мешало ей (как и некоторым другим ключевым деятелям той эпохи) видеть красоту рационализма.
Она была земной женщиной, не любила обременительных «последних» мыслей и заботилась о душевном комфорте, который связывала, прежде всего, с ироническим восприятием реальности.
Не могла существовать без любовников, придумывая для себя на этот счет наивные оправдания.
Пушкин, рассуждая о Екатерине, почему-то впадал в несвойственное ему ханжество. Тут, скорее всего, не обошлось без семейных счётов. Но он прочувствовал, что даже для разговора о последних минутах Екатерины лучше всего подходит интонация добродушного юмора:
Старушка милая жила
Приятно и немного блудно,
Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла,
И умерла, садясь на судно.
Там есть ещё несколько комплиментов и обличений великой императрицы, но самые запоминающиеся строки — из смеховой культуры. Думаю, она сумела бы оценить лукавое обаяние этих строк. Так закончилась эпоха. Нелюбимый сын и нежеланный преемник комедий не сочинял, шутливых бесед не любил и самоиронией не отличался. Серьёзный настрой не помог ему надолго удержаться у власти.
