— Ну, если самолет в воздухе испортится, что будешь делать?
— А зачем ему портиться?
— Ну откуда я знаю! — разозлился Амо.
Мы испугались, что они рассердятся и не расскажут нам про парашют, поэтому Чко сказал примирительно:
— Ну ладно, испортится, а потом?
— Вот тогда летчик и выпрыгивает с парашютом, — сказал Амо.
— А этот парашют, ребята, — вставил Погос, — просто как зонт. Раскрывается, и человек уже не падает, а плавно опускается на землю.
Мы допоздна проговорили о парашюте. Мы с Чко так и не поняли, почему зонт поддерживает человека, но устройство парашюта до мельчайших «технических подробностей», среди которых самым основным было его сходство с зонтом, мы усвоили.
Домой я возвратился взволнованный, смятенный, и всю ночь мне снились зонты.
Следующий день был воскресный. Когда я проснулся, родители куда-то собирались.
— Быстренько умойся, — приказала мать, — выпей чаю, и пойдем.
— Куда?
— К тете.
Я очень любил ходить к тетке — у них был такой большой фруктовый сад, — но в тот день отказался:
— Не пойду.
— Почему? — удивилась мать.
— Уроки надо учить, уроки, — озабоченно ответил я.
— Ну, как знаешь, — сказала мать. — Только смотри не шали.
Я остался один и решил исполнить задуманное.
А задумал я вот что.
Несколько лет назад, когда мой отец болел не так часто, была у него своя лавка на Кантаре. Раньше, слушая рассказы матери или соседа, я представлял ее такой же большой, как у парона Рапаэла. Но вскоре узнал, что лавка-то вся валяется вместе с разным хламом у нас дома под тахтой. Это был огромный зонт, вернее, толстая, как рукоятка лопаты, палка, над которой раскрывался сшитый из белой когда-то бязи купол. Просто-напросто каждый день в своем углу на Кантаре отец втыкал его в землю рядом с ящиком с инструментами и работал в его тени, чтобы солнце не припекало голову.
Вытащить зонт из-под тахты было делом минутным. Я раскрыл его, проверил металлические спицы и, закрыв, потихоньку выскользнул из дому.
Через минуту я уже расхаживал по рапаэловской крыше, которая была выше всех других. Во дворе под тутовым деревом сидели на тахте Грануш, Мариам-баджи, Србун и о чем-то беседовали, а Каринэ копалась в огороде.
На крышу я пробрался незаметно, мог так же незаметно и спрыгнуть, но мне хотелось, чтобы все видели мою храбрость, и поэтому, стоя уже на самом краю с раскрытым зонтом, я крикнул:
— Парашют, парашют!.. — и, крепко ухватившись за ручку зонта, спрыгнул с крыши.
— Вай, ослепнуть мне! — закричала Мариам-баджи и, ударяя руками по коленям, бросилась ко мне, а за нею все остальные.
