Прежде чем ответить, она немного поколебалась, а потом вдруг сказала с какой-то смешной решимостью:
— А давай!
— Диета? — спросил Фрост понимающе. Все его подружки перманентно сидели на каких-нибудь диетах, он привык. — Тебе не нужно, у тебя все хорошо.
И вот она покраснела. А ведь это был не комплимент, а всего лишь констатация факта. Фрост вообще был противником излишней худобы, в дамских формах больше уважал округлости, чем острые углы. Но какое ему дело до форм Мирославы?
— Спасибо, — сказала она, протягивая ему багет. — Нарезай бутерброды! Кофе почти готов.
Он нарезал. Себе потолще, Мирославе потоньше, потянул носом, принюхиваясь к аромату кофе. Нос, кстати, почти не болел и начал воспринимать запахи. Жизнь налаживалась!
Кофе пили за круглым столиком, у которого с комфортом могли поместиться только двое. И кофе, и бутерброды получились исключительно вкусные, о чем Фрост не преминул сообщить. Обычно девушкам нравилось, когда он хвалил их стряпню.
— Как нос? — спросила Мирослава, всматриваясь в его лицо. Она смотрела долго и внимательно, и Фрост уже подумал, что она наконец-то его узнала. Даже дыхание затаил. Но… не узнала. Да и что удивительного? Столько воды утекло!
— Нос краше прежнего! — сообщил он. — Как волосы?
— В смысле — волосы?
— В смысле больше не вздыбливались? — Он не хотел ни обижать ее, ни пугать. Просто предпринял попытку поддержать беседу. Весьма неуклюжую попытку, если судить по ее реакции.
— Слушай, — сказала Мирослава, подаваясь вперед, — а давай мы перестанем это обсуждать!
— Как скажешь. — Он отстранился, делая вид, что испугался. — Но, согласись, все это как-то…
— Глупо! — оборвала она его. — Это глупо и не стоит выеденного яйца. Какая-то случайная магнитная аномалия.
— Случайная магнитная аномалия, — повторил Фрост. Теперь уже он разглядывал ее внимательно и даже бесцеремонно.
Она не помнила! Она не помнила не только его, но, кажется, и часть своего прошлого. Что же это было? Баг или фича?
— А как спалось? — спросил он, все так же ради поддержания светского разговора.
Он спросил, а она снова побледнела. Фрост уже начал про нее кое-что понимать. Когда Мирослава краснела, это означало смущение. Любого рода. Но бледность, вот эта, до пульсации синих венок на висках, означала только одно — страх.
— Нормально спалось! Мы закончили собеседование? — Она встала так резко, что звякнули столовые приборы. — Может, ты уже свалишь наконец?!
Фрост тоже встал.
— Свалю, если ты настаиваешь.
