Лицом к лицу лица не увидать. А чтобы увидеть, надо отступить. Мирослава и отступила. Сделала шаг, потом другой, потом третий, а потом испугалась и перестала считать. Довольно с нее считалочек!
Она свалилась на землю на счет «десять». Она, может, и перестала считать, а мозг упорно продолжал этот панический отсчет.
Одиннадцать… Земля была такой же холодной, как дождь. И скользкой, как змеиная шкура…
Двенадцать… Мирослава уперлась в землю ладонями, села.
Тринадцать… Запрокинула голову к черному небу.
Небо было не совсем черным. Где-то высоко, на смотровой площадке башни ярким белым пламенем горела свеча. Огромная свеча, высотой с человеческий рост… Где-то высоко, на смотровой площадке в пламени свечи метались тени. И Мирослава закрыла глаза, чтобы не видеть.
В темноте счет оборвался. В темноте наступила тишина. В темноте и тишине таилась та, что любила играть в прятки. Однажды у Мирославы получилось от нее ускользнуть, но лучше не рисковать! Даже если это всего лишь сон! Особенно, если это сон!
Она открыла глаза, всем сердцем надеясь оказаться на кожаной кушетке модного психолога, всем сердцем надеясь, что сеанс закончен, можно взять из хрустальной вазы крошечную поощрительную шоколадку, выйти из тревожного полумрака кабинета на божий свет и все забыть. Хоть на время.
Надежда не оправдалась. Не было ни кабинета, ни кушетки, ни шоколадки. И даже на сон происходящее с ней не было похоже. Мирослава по-прежнему сидела на земле перед черной громадой Свечной башни и всматривалась в темноту. Больше не было ни света, ни теней. И дождь почти стих, забирая с собой остатки кошмара. А в том, что это был кошмар, Мирослава уже не сомневалась. Кошмар и приступ сомнамбулизма.
Когда-то в детстве она ходила во сне. Бабуля читала заговоры и ставила тазик с ледяной водой перед ее кроватью. Не помогали ни заговоры, ни тазик. Мирослава продолжала ходить во сне. Иногда по дому, а однажды и за его пределами. Тогда-то бабушка и начала закрывать дом не только на засов, но еще и на замок. Тогда-то бабушка и продела в ключ веревку, чтобы повесить его себе на шею. Тогда-то Мирослава и подкралась к ней ночью с ножом…
Бабушка проснулась до того, как случилось непоправимое. Именно бабушка убеждала Мирославу, что та хотела всего лишь перерезать веревку. Но Мирослава не верила. Мирослава не чувствовала, где грань между сном и явью. Теперь ее уничтожал страх. Страх причинить вред бабуле. Сначала она пыталась не спать, пила крепчайший чай и черный кофе из бабушкиных запасов. Потом согласилась на осмотр.
