Все это он обрисовал ей в мельчайших подробностях.
— Вот на что это похоже, — закончил он, разгоряченный, бездыханный после полета.
Она согласилась: так и должно быть, конечно. Тайну игры делили они на двоих, как запретный плод.
Он улыбнулся:
— Хорошо у меня получилось?
— Да, детка.
— Не хуже чем у Холланда?
Тонкая кожа над булавкой-полумесяцем задрожала, улыбка незаметно угасла.
— Ах, — сказала она наконец, — не хуже, чем у Холланда. Не хуже, чем у меня или у кого-нибудь другого. — Укрывшись за зонтиком, чтобы не выдать своих чувств, она смотрела за реку.
— Еще раз, — попросил он и легко взял ее за руку, но она только улыбнулась в ответ:
— Хватит на сегодня. — Так говорят все бабушки на свете.
— Pajalsta, еще разок!
Она взяла корзинку.
— Мне надо набрать немного водяного кресса, чтобы Винни приготовила салат к ужину.
— Ну разочек, — молил он, не отставая. — Pajalsta, pajalsta!
Он был неотразим. Она пригладила его вихры и оглядела поля, заслоняясь зонтиком от солнца. «Что же мы выберем?» Она переводила взгляд с предмета на предмет: вот краснокрылый дрозд сел на ветку, вот полусгнивший столб забора, ржавая бензиновая бочка, поношенная шляпа…
— Туда, — сказала она наконец, — посмотри туда. Скажи мне, что ты видишь. — Следом за нею он посмотрел на луг, где мистер Анжелини продолжал сгребать сено.
— Но, — возразил он, — это так далеко. Я не смогу…
— Смотри, — настаивала она. — Делай, как я учила тебя. Сконцентрируйся. Скажи, на что это похоже.
Подчинившись, он стал всматриваться.
Вгляделся в молодые сливовые деревья, колышущиеся против солнечного света; в сено, желтыми охапками летящее на фоне неба. Взгляд его уцепился за одну охапку, он почувствовал, как ее подхватывают с земли, наблюдал траекторию пути, плавное, почти музыкальное движение, сви-и-шш, когда она слетала с вил, свиш-ш-шш, в фургон. Потом обратное движение вил в воздухе, вот они возвращаются, завершая движение, изогнутые зубья, как острые когти, ловят солнце, будто хотят наколоть его, они блестят холодным огнем… вонзаются… больно… о-о…
— Нильс, что с тобой?
Он обхватил грудь руками, пальцы судорожно скрючены, лицо искажено. Сгорбился, дыхание стало прерывистым.
— Ада… это больно…
— Что, детка? — Она вскочила в тревоге, стала осматривать его, обняла, покуда боль не прошла. Измученный, он только дрожал, чувствуя себя защищенным. Потом посмотрел на нее напуганными серыми глазами, измученный внезапной болью.
— Она ушла, — сказал он некоторое время спустя, но дыхание его по-прежнему было неровным. Он попробовал улыбнуться.
