Доктор Брайнард прочистил горло, члены управы откашливались в ладошки, подтягивали галстуки и старались смотреть куда угодно, только не на Торри, прямо сидевшую во главе стола и безучастно смотревшую на Джорджа, подставившего бокал под втулку бочонка и свободной рукой повернувшего краник.
Как кровь из вскрытых вен, вино брызнуло в бокал, затем струя иссякла, снова брызнула, журча, и сошла на нет.
Пораженный, Джордж повертел маховик, поставил бокал и наклонил бочонок над ним. Слабая струйка потекла в полупустой бокал.
— Не может быть пустым, — пробормотал он, встряхивая бочонок и крутя его на серебряной подставке. Он прислушался, затем удивленно уставился на Лино. — Черт побери, похоже, он полный, правда, Лино? — Его пожелтевшие от табака пальцы развязали узел стягивающей бочонок веревки. Он отбросил в сторону брезент и при свете поднятой свечи заглянул внутрь. И тут же схватил салфетку и прижал ко рту, и, в то время как Нильс и мистер Анжелини оставались на своих местах, остальные подошли поближе — мистер Фенстермахер и доктор Брайнард, мистер Фули и Ада, — и все вместе посмотрели. Мистер Фенстермахер первым бросился прочь, издавая громкие хриплые звуки, Ада закричала, и Торри, вскочив, бросилась вперед, раскинув руки, и Райдер с трудом перехватил ее, когда она стала падать, а кукла-лампа откатилась к стене, лампочка лопнула.
— Что это? — недоумевал мистер Пеннифезер. — Что это? — Он один сидел, прячась за черными очками, в дальнем конце стола, не имея возможности видеть то, что ясно видели остальные и что Нильс, вглядывающийся в колеблющийся в пламени свечи облик брата-близнеца, старался не видеть: маленькое лицо, выглядывающее из темно-красного вина, совсем как младенец в бутылке, волосы развеваются, глаза смотрят в потолок, рот раскрыт в немом крике.
Бедный ребеночек. О, бедный, бедный ребеночек, маленький ребеночек Торри. Сердце его кровоточит. Иисус, Холланд, Христос, Холланд, о, Христос, что же это делается! Какое ужасное, жуткое злодейство сотворено с маленьким младенчиком Торри. Наизнанку выворачивает, стоит только об этом подумать. Холланд, наверное, рехнулся. Да, так должно быть, Холланд действительно рехнулся. Надо быть сумасшедшим, чтобы вытворять такое. Но как бы там ни было, он оказался прав: Холланд знал, где находится ребеночек, конечно, он знал.
Как тихо вокруг. Спокойствие и мертвая тишина. Обычно в доме что-нибудь потрескивает под штукатуркой, трещат половицы, потолок, будто дом медленно рассыпается. Но не теперь. Теперь ни звука. Кроме дедушкиных часов. Тик-так, тик-так. В темноте это действовало на нервы, пугало его. Сколько уже времени прошло с тех пор, как он сидит в кладовке? Как он ненавидит темноту!
