— А куда его выдвинули, Родионыч? — голос из задних рядов. — Я что-то уж запамятовал.
— Да опять же директором какой-то конторы «Заготкождёрсырьё», что ли… «Прощайте, — говорит. — Покидаю вас». — «А как же мы тут без тебя, Василий Гаврилыч?» — спрашивают его. — «Да проживёте, — говорит. — Пришлют ещё кого-нибудь».
Вот, значит, распрощались мы подобру-поздорову с Василием Гаврилычем. С неделю было у нас безвластие, уполномоченный сидел тут, наряды бригадирам выписывал. Потом привезли нам Павла Фёдорыча. Хотя про него неправильно будет сказать, что привезли. Он сам сюда напросился. Работал он в райкоме партии инструктором, так, Павел Фёдорыч? И, значит, изъявил желание пойти сюда председателем. Это уже нас заинтересовало. В самый отстающий колхоз добровольно пошёл человек. Стало быть, есть у него приверженность к колхозному делу, к хлеборобству. И ничего не слышно было про него такого, чтоб где-то там чего-то натворил, чтоб снимали его. Так… Выбрали мы его, принял он дела. Ходит по селу в офицерской шинелишке фронтовой, потрёпанной. Худенький такой, моложавый. Это уж он после раздобрел, у нас, когда по три да по четыре килограмма стали давать… А начал ты, Павел Фёдорыч, если уж всё в точности говорить, с того, за что тебя в первые же дни райком чуть из партии не исключил. Помнишь?
— Да не забыл.
— Видите? Всё помнит, только рассказывать стесняется… Или, может, про это нельзя говорить тут, при беспартейных?
— Давай, давай! — махнул рукой Стародубов. — Я не слышал этой истории.
— Так было дело, — продолжал Никита Родионыч. — Тогда у нас ещё молотьба шла. В декабре месяце. Не молотьба, а загробное рыдание. По пять человек из бригады выходило на работу. Окончательно отпала энергия у людей. Видят, урожай плохой, поставки выполнили, еле хватит на семена и фураж, а по трудодням получать нечего. Но всё же домолотить то, что в скирдах осталось, нужно, хоть его и мыши уже наполовину съели. Ковырялись помаленьку… Конечно, сами виноваты, что такой урожай вырастили, но опять же рассудить — при чём мы, что не было у нас хорошего руководителя? Мы от этого Васьки Сторчака слова человеческого не слышали, только: «Судить буду!..» Походил Павел Фёдорыч по бригадам, полюбовался на нашу работу — центнер в день намолачиваем, до следующей зимы хватит такими темпами молотить, — пошёл по селу, заглянул и к тем, что дома сидят, не выходят на работу. А у тех тоже положение незавидное. Сидит вдова с детишками, топлива нет, корму для коровы нет, хата раскрыта, ветер свищет. Сидит и сама не знает, зачем сидит, что высидит? Созывает он вечером в правление всех бригадиров и даёт такое указание: молотьбу приостановить на три дня, все мужики, что выходили на работу, пусть возьмутся и покроют вдовам хаты. Выдать им лошадей, сколько нужно для подвоза соломы, и только этим пусть и занимаются — кроют хаты. И пусть подвезут торфу на топливо особо нуждающимся. Как налетел уполномоченный! «Вы что — очумели? Молотьбу остановили! Товарищ Назаров! Тебя зачем сюда посылали? Укреплять дисциплину или разлагать?» На машину его, раба божьего, и поволок к Тихомирову… А какой у них там был разговор с товарищем Тихомировым, пусть он сам об этом расскажет, я там не присутствовал.
