— Друзья мои, соратники! Три предмета человеку должно даваться как благо природы: воздух, вода и хлеб. Когда-нибудь так и будет, человек будет получать хлеб так же просто и дешево, как воду из колонки. Разве он этого не заслуживает?
Старик даже вспотел, пытаясь выразить что-то свое, глубоко прочувствованное. И его слушали терпеливо.
— Ведь когда-то в крестьянском бытье было как? Каждый для себя, что сумел своими руками, то и твое. Никому ты не обязан ничем, но и тебе никто не придет на помощь в нужде. И не жди. Может, меня спросят: зачем об этом напоминать? А затем, что так жили не одну сотню лет, а по-новому живем всего каких-то полвека… Сельское хозяйство нынче — сложное предприятие. Как армия, а может, еще сложнее того. И у рядового человека, естественно, бывает очень узкая задача. Все мои заботы и ответственность на два метра вправо, на столько же влево, да вперед сколько вижу, то есть до ближайшего пригорка. И каждый должен спокойно делать свое маленькое дело. Но вот беда: появилось у людей настроение — не видеть ничего пошире и подальше. Известно: в совхозе рабочий день — отселева доселева. В этом отношении стало, как в промышленности. Но мы не промышленность, и у нас нередко бывает — надо потрудиться, на солнышко не поглядывая. Мы рановато начали приучать людей к мысли, что теперь можно жить полегче. Кто постарше, еще помнят, как мы работали, скажем, в тридцатых годах. Убийственно порой работали…
Тут Укладникова прервали. Молодой парень, плотник из бердышевской бригады, сказал (и его никто не прерывал, потому что это становилось интересным):
— Так ты что же, тоскуешь по тому времени? Тебе, видно, хочется, чтобы мы и теперь убийственно работали? А времена меняются. Мы теперь хотели бы работать да похохатывать при том. Разве не в этом была всегда коренная задача?
— Нет, я бы никому не запретил работать да похохатывать. Но только время к этому еще не пришло. Кое-когда еще и вам придется потрудиться с натугой… Вы посмотрите на этого хохотуна, — продолжал Иван Зотеич, обращаясь уже ко всему собранию. — Ребята его возраста в тридцатых годах работали все лето в поле — от зари до зари. Иной почернеет с лица, как головня. Зима придет — в лесосеку, валит и возит лес до самой ростепели, живет в дымном бараке, варит себе обед на чугунной печурке в литровой банке из-под консервов. А потом когда-нибудь ночью у него с подсанок веревки украдут. И бывали такие минуты, что парню вдруг от всего этого жить не захочется. Но пройдет такое минутное настроение, и опять будто ничего… Конечно, люди так работали затем, чтобы мы теперь могли жить по-человечески. Но такую благородную тяговитость в работе надо и нынешним людям иметь хоть в десятой доле!.. А для того, чтобы нам, великой армии аграриев, было легче воевать, и так много сделано. Ленин когда-то мечтал о ста тысячах тракторов, а у нас их теперь миллионы. И я бы сказал: мы перенасытили сельское хозяйство техникой. Создается противоречивое положение: техники даже больше, чем нужно, а нужных машин не хватает. Возьмите комбайны: на балансе совхоза их числится около семидесяти, а давайте пройдем по отделениям, да поточнее сочтем, да преждевременно брошенные, где-нибудь на задворках стоящие восстановим — и окажется у нас их больше сотни. Так-то.
